Миша Токарев - Полтергейст из березовых фотообоев

Зачем она звонит, если у нее есть ключи? Это твоя мать, похоже – говорю. Похоже. Не мать, а Ксения – поспешно исправляет меня. Заходит Ксения. К чему тогда было звонить в дверь, если открываешь в следующую секунду ключами. Может быть, это чувство такта? Да, нет, там нету чувства такта. В любом случае Ксения нам не помешала бы. Мы обычно ничем особенным не занимаемся. Здравствуйте, Ксюша – улыбаюсь ее матери. В данном случае я действительно рад ее видеть. А что вы здесь учинили? – пялит Ксения на нас свои глазки. Даа, в свои сорок пять Ксения выглядит очень привлекательно. Порой мне кажется, эта ее привлекательность и раскрепощенное поведение в мою сторону толкнут меня на романтические действия. А это не очень красиво по отношению, сами знаете, к кому. Ксения снимает свой плащ, в правой руке у нее сложенный зонтик. Она не знает, куда это все добро положить, осматривает заваленную вещами прихожую. Сгружает зонтик и плащ на тумбочку.

Мама, поможешь нам убраться, мы потом все расскажем – говорит она своей матери. Я согласно киваю. Ксения нам говорит: куда я денусь, луковички вы мои. Скидывает свои резиновые сапоги. Женщины идут на кухню, чтобы выключить суп и наметить план дальнейших работ по уборке. А я замечаю над головой ее мамы еще одну голову. У меня ступор, ну, вы знаете. Но голова, вернее силуэт всасывается в голову Ксении. Она поворачивается ко мне и хитро подмигивает, уходит за дочкой на кухню. И я понимаю, нужно выйти на улицу, самое время подышать свежим воздухом и прийти в себя от этой семейной жизни и полтергейстов.

Меня приглашает патлатый господин посмотреть щеночка у него дома. Но я понимаю, что эта неказистая уловка признак недалекого ума. Дяденька, у вас, похоже, ум заходит за ролики или вроде того. Кто же так заманивает к себе домой – говорю ему, а сам высмаркиваюсь в свою шапку, самую любимую со Спартаком, оттого и высмаркиваюсь, чтобы эта шапка не досталась ребятам из коррекционного класса. Да, у нас, когда стали совмещать группы продленного дня, так начало моросить и обстановка в коллективе накалилась. Они тоже в седьмом классе так-то учатся, но почти всем им по 16 лет. Да, они же отсталые – я как-то раз так сказал, а меня потом Жанна Ивановна наругала, сказала: они просто дети с особенностями. (И бьют они по-особенному, конечно). Мы где живем-то, в тюрьме или что вообще? В носок мыло пихать, умудрились додуматься. Вот тогда на потрескавшемся кафеле в школьном туалете я понял, что бьют они по-особенному.

А у меня, знаешь, каких щеночков Герда родила, закачаешься! – трет этот шнырь сейчас на заднем дворе книжного магаза. Я очень люблю разные книги, главное, чтобы они были про жизнь. Сейчас нашел одну такую на задворках нашего книжного, там, бывает, что оставляют бесхозные на картонных ящиках. Книга называется Борис Ельцин: от заката до рассвета. Взял её и хотел пойти домой, у меня дома эклеры ещё со вчерашнего дня остались. С кефиром их навернуть, милое дело. А тут этот дядька цепляется. На пальто у него значок звезды, а рядом значок пацифизма. Это у тебя, дядя, тяга к гомосексуализму, что ли? – спрашиваю его, а сам шажками в сторону своего дома отступаю. А вот оскорблять, молодой человек, не надо, я же с душой – говорит он очень жалостливо и смешливо, потому что его ШЭ в слове душой выходит похожей на дырявый смеситель. И я отвечаю, лишь бы он не расплакался еще: пойдем, покажешь щеночков. Может, от этого человеку легче станет, а от меня не убудет.

Отвратительная погода в доме у Валентина, этот дядька так представился мне. В подъезде пахнет разварившимися клецками. Они, кстати, лежат у батареи, а сверху блестит бульон. А кошка, рыжая в черную крапинку, слизывает эти склизкие медузы. Вроде бы цвет у стен такой же, как в нашем доме, но, как посмотришь на них, так наваливается непонятная грусть. Да, те же две полосы, верхняя, это побелка, низ – скисшая синева. Мы поднимаемся с Валентином по лестнице. И к лестнице у меня нареканий нет, обычная лестница. Сейчас таких щенков покажу, пришли – тараторит Валентин и звенит ключами, открывая свою дверь. Из глубины квартиры выходит женщина в розовых лосинах с половником наперевес. О, Валя, у тебя сегодня юный гость – говорит тётка и лыбится всем своим полупустым ртом. А за моей спиной закрывается дверь, и нервно щелкает замок.

Ну, и где твои щенки, уважаемый – сглатываю потяжелевшую слюну. И мне кажется, что падение этой слюны слышат все соседи в этом доме. Так они там, в ванной, там тепло им, ты пойди, посмотри – снимает пальто Валентин, а под пальто у него толстовка с черепом на весь перед. Вот и пацифизм, вот я влип – думаю, а сам говорю ему: а ты знаешь, как Лев Толстой связан с толстовкой? Женщина эта еще тут вертится: какой начитанный мальчик, ну, проходите, сначала суп или щеночков посмотришь? Суп будешь? – поглаживает меня по голове Валентин. А я ловлю страшную панику и прыгаю от него в сторону, натыкаясь на женщину. Тетечка вскрикивает, цепляется мне в плечи. Корова! – отчаянно кричу со страху, и заряжаю в голову книжкой. Она падает на пол. Сзади Валентин чем-то тычет мне в шею. Он тоже падает, они оба на полу всего лишь мгновенье. Этого времени достаточно, я бегу в открытую комнату. Захлопываю дверь, а там шпингалет. Шею сводит, на ней что-то липкое.