Миша Токарев - Полтергейст из березовых фотообоев

У них в квартире тоже протекло, подтеки сплошные по плинтусам. От самой ванны влажные кляксы, ведущие к комнате. Мы решили сначала зайти на кухню, взглянуть, что же это так аппетитно пахнет. Но потом поняли, что это невежливо в гостях идти сразу на кухню. Соседи, мы пришли, если есть, кто живой, отзовитесь! – обозначил я наше присутствие. Но соседи не спешат с ответом. И тогда мы идем в комнату, к которой ведут бусинки мокрых следов. В самой комнате по периметру стоят стеллажи с книгами. Книги лежат на полу стопками. Стопками на полу лежат газеты. У окна в кресле сидит голая женщина. Описывать эту миловидную женщину я бы не хотел, потому что ее нагота принадлежит только ей. А в случае описания ее обнаженного тела, ее нагота станет достоянием общественности. И, возможно, ей будет неприятно.

Кажется, что соседка спит, но соседка не спит или спит с открытыми глазами. Глаза у нее поблекли. А сама она, несмотря на привлекательность тела, вызывает во мне желание ее накормить, одеть и уложить спать. Но чтобы глаза обязательно были закрытыми. Валер, смотри, у нее тоже тушь волнами на щеках, это ты зачем мазал себе так? У вас, что, культ какой-то? Надо милицию вызвать – говорит Валера, как будто не расслышав моего вопроса. Или не хочет отвечать на мой вопрос. Темнит наш Валера, ох, темнит. И мы набираем 02 перед тем, как закрыть текущие краны. Потом, перепрыгивая лужи, заходим на кухню, где так аппетитно пахнет выпечкой. Беляши, целая тарелка беляшей. Аппетитных таких. Учитывая, что мы всего лишь гости, мы едим ровно по одному беляшу и ни беляшом больше. Правда, вспоминаем о том, что в подвале наверняка голодные кошки, берем еще по паре беляшей, а затем идем спасать этих самых кошек в подвал.

Из фотообоев, где березки вылазиют черные тени. И я думаю еще о том, что это неправильно, прерывать наш вечер на полуслове. Ты почему сидишь такая спокойная, не видишь, из березовой чащи к нам лезет не пойми кто. Она говорит: это у тебя давно уже лезут, а у меня никто не лезет, ты попутал или что. Нет, ты посмотри, они уже плодятся, как будто такие щупальца теневые, вон, пошли по потолку к нам. Миша, я не намерена участвовать в этих игрищах – она мешает поварешкой гороховый суп. Говорит: сейчас придет моя мама забрать у тебя видеомагнитофон, потому что кое-кто его не вернул, как обещал. И я бы рад сказать ей, что всё у нас будет хорошо, и что магнитофон я верну. Но тут такое дело с этими сущностями из стены, что я даже и не знаю, как нам быть дальше.

Чего затих, подай парочку лаврушек там – она, кажется, совсем не волнуется о нашей судьбе. Что с нее взять, с такой материалистки, учительницы старших классов. Там, в старших классах, поди, вырабатывается иммунитет к подобного рода приколам. А то, что у нас полтергейст это нормально и ничего не значит. Я подаю ей лаврушку, а тени от берез набухают, как крошки хлеба в кефире. Они уже не щупальца, по сути, они уже переплетенные пепельные языки. Много-много языков, равномерно бегущих от самых верхушек деревьев. Ты чё мне даешь, я же просила лаврушку, а не мяту! – кидает она мяту в меня. А мята не успевает приземлиться на пол, потому что на половине пути к полу она возгорается. И спустя мгновение на пол опускается пепел. Ты видела?! – вскрикиваю. Она поворачивается и смотрит на меня, совсем как на дебила. Видела что? Ладно, сама возьму – берет листики из шкафчика.

Берет она эти листики, а над головой у нее нависает другая голова. Некий, как будто бы контур, у которого разинута пасть прямо над ее рыжей макушкой. Хочется сказать ей: звони, нахрен, в милицию. Но на деле я впадаю в ступор, такое у меня уже было, когда я бежал от стаи собак, а потом в меня стрелял солью сторож на кукурузном поле. Хочешь закричать, но можешь только беззвучно пускать ртом пузыри. И я стою, такая камбала, и мычу ей, чтобы она уходила. И она понимает, тут что-то не так. Ты чего, все нормально у тебя? Видишь, я сама взяла, не волнуйся. Контур головы втягивается кастрюлей, но тени по-прежнему на потолке и на стенах. Меня хватает на то, чтобы прошептать сбивчиво: бежим. Беру ее за рукав халата и тяну в сторону коридора. Она не сопротивляется, похвально с ее стороны. Нам надо свалить по-быстрому, да и всего. Тут стоит уже вопрос жизни и смерти, а не какие-то бытовые глупости.

В прихожей падают вещи. Наши лыжи с антресолей, полка с одеждой, прочие штуки. Она обеспокоена тоже, еще бы, надо было верить в меня с самого начала нашей совместной жизни, теперь не плачь, что не успеем. В кладовке включается пылесос, а он не должен включаться, потому как этот пылесос еще восьмидесятых годов и в тех же восьмидесятых он и сломался. Миша, что же это такое делается? – включает она причитающую старую бабку. Давай еще попричитай, только этого нам для счастья и не хватает. Мы маневрируем между падающих предметов, но все равно оказываемся отрезанными от входной двери. Давай к окну! – даю ей четкие инструкции по дальнейшим действиям. Там же четвертый этаж, разобьемся! – протестует, теряя тапочек. Протестовать в другом месте будешь, к окну давай, пересидим на карнизе. В дверь раздается звонок и все остальные звуки резко стихают.