Б. Олшеври - Семья вампиров

— Как раз в это время, — рассказывал Гарри дальше, — Карло подвернулась латинская книга «о ламиях». Он взял ее из лесного дома, на память об Альфе, и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.

Карло признается, что ничего бы не понял в ней, если бы не рассказы старого доктора на эту тему. Тем не менее он не в состоянии поверить в существование вампиров, а тем более причислить к ним свою невесту. «В книге ясно сказано, что «они» выходят из могил, — пишет он. — Затем книга говорит…»

— Впрочем, это я вам прочту, — говорит Гарри, перекидывая листы.

«Книга говорит, что большей опасности подвергаются близкие люди. Если бы это было правдой, я первый должен был бы умереть. А я жив и здоров и никто ко мне по ночам не ходит… вот только я спать не могу… Что это, крик или мне показалось? Вероятно… Фу, какая-то огромная черная кошка подкралась к моей двери, я даже испугался, а увидев меня, она тоже испугалась, шмыгнула по темному коридору и пропала. Откуда она? Кажется, в замке нет такой; должно быть, забрела из соседнего леса. Надо будет…»

19 сентября. Ну, и ночка? Сейчас светит ясное солнышко, а я все еще не могу сбросить ночной кошмар… а быть может, и действительность… а впрочем, я потерял мерило…

19 сентября. Позже Вчера ночью ко мне в комнату заглянула черная кошка и исчезла. Не успел я снова взяться за перо, как ворвался наш сумасшедший доктор. На нем был халат, на голове чесночный венок, а в руках знаменитый кол, с которым он не расстается. Оказывается, что кол у него осиновый, и чтобы добыть его, он ходил куда-то далеко, так как у нас в окрестностях осина не растет.

Старик вбежал и принялся что-то искать в двух моих комнатах. Он заглядывал под кровать, в шкаф, под стулья, за портьеры и даже смотрел в печке.

— Нет его, ушел, — сокрушенно сказал он.

— Да кто ушел, кого вы ищете? — спросил я.

— Да «его». Эхе-хе, понимаю, сюда-то он и не сунется! — весело засмеялся сумасшедший, показывая на знак пентаграммы, вырезанный им на пороге моей комнаты. — Знаешь, — продолжал он, — я двери-то чесноком, чесночком замазал и завесил, так «он» в окно да черной кошкой… сюда, вверх… а я за ним, да видишь, ноги старые, не поспел, ушел он… — Старик тяжело вздохнул и присел на стул.

Из отрывочных фраз и бормотания я наконец понял, что он завесил чесноком двери капеллы, а сам сторожил «его» с колом. Выходило, что пресловутый стариковский персонаж является Ритой. Будь передо мной не старый друг моего отца, я бы вздул его, несмотря на все его сумасшествие. Я думал тогда, что всякий вздор, даже сумасшествие, должен иметь меру. Пока я соображал, как образумить старика, он вдруг опомнился, вскочил, схватил меня за руку и зашептал:

— Идем, идем, «он», наверное, у итальянца, у художника, засосет «он» беднягу..

Пробовать вырваться нечего было и думать, и я покорно пошел, вернее, побежал за сумасшедшим. Он быстро взобрался по лестнице, на третий этаж, где живет итальянский художник, и затем мы, словно воры, тихо стали красться по коридору.

Мы подошли к комнате итальянца. Старик осторожно приотворил дверь. Комната была залита лунным светом, окно открыто, и занавес на нем отодвинут. Каково же было мое удивление, а потом бешенство, когда я увидел, что Рита, моя невеста, полулежит на груди итальянца, прильнув к нему чем-то, что мне показалось страстным поцелуем. Должно быть, я что-то крикнул, потому что Рита подняла голову, обернулась… и о ужас, ужас!.. При ярком свете месяца глаза ее светились сладострастием и злобой, а по губам текла свежая, алая кровь.

— Видишь, видишь, — закричал старик и кинулся вперед… Сильный порыв ветра хлопнул створками окна, взметнул штору и ударил ею по старику, тот упал.

Я поспешил к нему на помощь, но луна померкла, и в комнате воцарился мрак. Нескоро я отыскал спички и свечку.

При слабом освещении я оглядел комнату — никого нет. Сумасшедший, охая, поднимался с полу, итальянец мирно спал.

Я готов был все признать за галлюцинацию, но старик подошел к кровати и, поднимая за плечи художника, спокойно объявил:

— Как видите, я оказался прав, она «засосала» его.

В самом деле художник был мертв. Лицо было бледным, руки болтались, как плети, на ночной рубашке алели пятна свежей крови.

Боже всесильный, что же это? Голова моя не выдержит… лопнет… Ведь выходит, что Рита «немертвый»… что она сосет кровь живых людей… Как я могу это понять и связать?.. Рита… кровь… нет и нет. Это я под влиянием старика схожу с ума… Это он мне навязывает свою болезненную идею… в то же время я сознаю, что я здоров, вполне здоров… а впрочем, все сумасшедшие считают себя здоровыми…»