Брэм Стокер - Логово белого червя

Глаза мои стали слипаться над новым трактатом по психологии магистра Брауна-Сикворда, и я отправился спать. Я уже лежал, когда вдруг услышал резкий ночной звонок.

Дело было зимой, и, признаюсь, я с великой неохотой вылез из теплой постели и спустился вниз, чтобы открыть дверь. За эту неделю меня уже дважды будили посреди ночи, причем по самым пустяковым поводам. В первый раз меня вызвали к юному наследнику богатого семейства, который порезал палец перочинным ножом, забавляясь им в постели. В другой раз меня позвали привести в чувство молодого джентльмена, лежавшего на лестнице без сознания, где его и нашел его перепуганный родитель. Свинцовый пластырь в первом случае и нашатырный спирт во втором — вот и все, в чем нуждались мои пациенты. Я даже не сомневался, что повод для нынешнего вызова был столь же незначителен. Однако я был слишком неопытен как врач и поэтому не упускал возможности попрактиковаться. Я ведь делал только первые шаги на пути врачевания и старался не пренебрегать даже вздорными просьбами о помощи. И я почтительно открыл дверь.

На пороге по щиколотку в снегу стояла женщина. Ночь стояла безлунная, и я разглядел только смутный силуэт, зато вполне отчетливо услышал, как стучат, словно кастаньеты, зубы незнакомки. Пронзительный ветер плотно прижимал ее одежду к телу, и, судя по тому, как ясно обрисовывалась фигура, женщина оделась явно не по погоде.

— Входите, входите, моя милая, — проговорил я поспешно, так как в переднюю, воспользовавшись полуоткрытой дверью, ворвался ветер и, похоже, вздумал похозяйничать в ней. — Можете обо всем рассказать мне в доме.

Она неслышно скользнула через порог, словно была бесплотным духом, и я закрыл дверь. Пока я возился в кабинете с лампой, женщина продолжала стучать зубами, и на мгновение мне даже показалось, что там, в темной передней, громыхает костями скелет. Я наконец зажег свет и позвал ее. Вскользь глянув на посетительницу, я поинтересовался, что за дело привело ее ко мне.

— С отцом несчастье, — сказала женщина. — Ему срочно нужен врач, хирург. Умоляю вас поспешить к нему.

Я поразился, услышав чистый, мелодичный голос. Такие голоса, за редким исключением, могут рождаться лишь в совершенных формах. Я внимательно посмотрел на свою гостью, но за плотной шалью разглядел лишь неясные очертания тонкого, бледного лица с большими глазами. Жалкое платье из старого линялого шелка висело на ней как на вешалке, что говорило о нищете, в которой жила его обладательница. На сгибах шелк проносился до дыр, а подол заляпанной грязью юбки обтрепался до бахромы. Туфли, наполовину прикрытые этим убогим одеянием, вконец раскисли от влаги и грязи. Руки женщина прятала под шалью, покрывающей ее голову. Концы шали свисали на грудь, очертания которой, хоть и несколько угловатые, показались мне не лишенными прелести. Бедность в ореоле таинственности нередко привлекает внимание. Тому пример статуя Монти «Нищенка под вуалью».

Так что же произошло с вашим отцом? — спросил я потеплевшим голосом.

— Он тяжело ранен, сэр. При взрыве.

— Вот оно что! Так он работает на заводе?

— Нет, сэр. Он химик.

— Химик? Выходит, он мне собрат по профессии. Подождите минутку, я только накину пальто. Вы далеко живете?

— На Седьмой аллее, в двух кварталах отсюда.

— Тем лучше. Мы будем у него через несколько минут. Кто-нибудь остался присматривать за ним?

— Нет, сэр. Отец никому не разрешает заходить в лабораторию, только мне. И даже сейчас, когда он так плох, он отказывается покинуть ее.

— Неужели! Он, видно, проводит какие-то важные опыты? Я сталкивался с подобными случаями.

Мы как раз проходили мимо фонарного столба. Женщина внезапно повернула голову и посмотрела на меня с таким ужасом в глазах, что я невольно оглянулся, ожидая увидеть позади неведомую опасность, угрожавшую нам обоим.

— Не… не спрашивайте меня, — задыхаясь, проговорила она. — Он вам все расскажет. Но прошу вас, быстрее. Боже правый! А вдруг он умер?

Я промолчал, но позволил ей крепко ухватить меня за руку, и она понеслась вперед огромными прыжками, будто то была не молодая девушка, а дикий зверь. Мне стоило немалого труда поспевать за ней. Наконец мы остановились перед неказистым обветшалым домом на Седьмой аллее, неподалеку от Двадцать третьей улицы. Женщина распахнула дверь и, не отпуская моей руки, буквально втащила меня по лестнице наверх, куда-то на четвертый этаж пристройки к основному зданию. Вскоре я стоял в небольшой комнате, освещенной тусклой лампой. В углу на убогом жестком ложе неподвижно лежал человек, в котором я угадал своего пациента.