Андрей Дашков - Пропуск

Он за детишек принялся. Всерьез.

Я что-то неладное почуяла, когда он начал подарки раздавать. Откуда подарки эти взялись, до сих пор не пойму. Он, как фокусник балаганный, их из-под плаща своего выуживал – то печенье хрустящее, то конфету, то куклу, то оловянного солдатика, то бутылку лимонада, то губную гармошку, то часики блестящие, то еще какую-нибудь дрянь. Но у детишек бедных глазки загорелись – они ж такого с младенчества не видывали! Ручонки тянут, подачку хватают, в рот запихивают, по карманам прячут… Чуть не перессорил сопляков моих, рожа восковая! Хотел любовь и привязанность детскую задешево купить.

Я ему на первом же привале все высказала. А он мне: «Не лезь не в свое дело, подруга!» Я не сразу нашлась; такое переварить надо. Была в нем, безоружном, какая-то сила психическая. Вполне убедительная. В глаза его черные, засасывающие, старалась не смотреть, чтоб не поддаться… Чему? Желанию, черт возьми! Где уж тут спорить с ним?

Но я споров и не затевала. Ствол к башке его приставила – и, кажется, все ему стало ясно.

– Будь по-твоему, – говорит. – Больше никаких подарков.

Ухмыльнулся он нехорошо, а я усомнилась в том, что он ствола испугался. Играл он со мною, хоть и в моих руках пушка была. Неуверенно я себя почувствовала, будто почву привычную у меня из-под ног вышибли. Не знала, как себя с ним вести, с этим грязным клоуном.

Но подарков действительно больше не было. Зато теперь он на заднем сиденье с детишками болтал, с каждым по очереди. Развлекал и завлекал. Вкрадчиво, ласково разговаривал – не знаю только о чем. Но догадываюсь. Мальчишкам открытки какие-то поганые показывал, а девчонок норовил себе на колени усадить и ляжки их тощие оглаживал. Спать укладывал, сны нашептывал, с рук кормил…

Мерзость с губ его стекала, и с пальцев тоже. Невидимая слизь. Даже я, в кабине сидя, мерзость эту ощущала – будто по спине с десяток громадных улиток ползало. Мамой клянусь, все время чесаться хотелось! А как-то раз он плейер с наушниками достал, и потекла мерзость прямо детишкам в уши…

Потом, когда возле костра грелись, у него хватило наглости попросить у меня книжку – ту самую, черную, с крестом, которую я у мертвеца взяла. Но разговор у нас короткий вышел:

– Зачем тебе?

– Полистаю на сон грядущий. Что-то не спится…

– Отстань!

Тошно мне было от одного его присутствия, однако почему-то терпела, прогнать не могла. Пока он рядом был, сны только про одно снились – мутные, липкие сны, спермой обильно политые. И непременно в этих снах темный зверь возникал – то ли шакал, то ли волк. Тот самый, который при моем приближении в лесу укрылся. Даже вспоминать не хочу, чем мы с ним занимались.

Но наяву победило отвращение – прикосновение ледяных рук было нестерпимым. А как вообразила себе, что чужак сосульку свою стылую в меня вставляет, – дрожь сильнейшая прошибла, и низ живота холодом сковало.

И еще мне казалось, что четвероногий ублюдок постоянно за автобусом следует, – порой я тень его неясную на дороге замечала, но ни разу как следует разглядеть не сумела. Не отставала тень, даже когда я на максимальной скорости гнала…

И все же кончилось мое терпение, как только бродяга голубоглазую в оборот взял. Хорошо, что она меня вовремя в беседы ихние посвятила. Выдалась у нас на очередном привале минутка, чтоб парой слов наедине переброситься. И волосы на голове моей дыбом встали.

Оказывается, он ребятишек уйти подбивал, за собою звал, обещал в другой «монастырь» отвести, где заживут они еще лучше, чем прежде. Всего там будет вдоволь – и еды вкусной, и одежды красивой, и даже героев сказочных, волшебников и защитников всемогущих. Игрушек невообразимых на всех хватит. У каждого появятся родители любящие – своя мама и свой папа (сыскал он якобы ихних мам и пап, которые ждут потерявшихся чад с огромным нетерпением). Никаких скучных молитв и нудных наставников, одни лишь песни веселые, аттракционы да игры от зари до зари… Бросить уговаривал «тетку грубую», с которой им ничего, кроме опасностей, голода и лишений, не видать, и к нему, ласковому, в объятия податься. Не туда тетка вас везет, совсем не туда! Сгубить хочет, ведьма злобная!…

Услышала я такое и больше не колебалась. Когда чужак уже собирался в автобус залезть, осадила его, снова между глаз стволом ткнула и объявила:

– Стоп, маз! Ты дальше не едешь.

Он сперва не поверил; пришлось шляпу его пулей продырявить. Снесло шляпу, а эхо выстрела в лесу заглохло. Волосы я увидела – черные, прилизанные, на шерсть звериную похожие; на лбу – две большие залысины.