Далия Трускиновская - Монах и кошка (Кайдан)

Он не столько увидел, сколько почувствовал проникшую в повозку голову. Казалось бы, он услышал лишь шорох, ощутил лишь прохладный воздух – и все же он знал, что находится в повозке не один.

Голова молчала, не дыша. Молчал и Бэнкей, ожидая.

И тут циновка опять зашуршала.

Вся компания Рокуро-Куби была тут сейчас Бэнкею ни к чему. Помог бы Дзидзо-сама справиться связанному монаху не оберегаемому девятиполосной решеткой, хоть с одной головой!

Не дожидаясь, пока к нему пожалуют другие летучие гости, Бэнкей резко распрямился – и с такой силой, что подпрыгнул на дне повозки и пролетел чуть ли не целый сяку ногами вперед.

– Ты что же это брыкаешься, старый разбойник? – услышал он знакомый, исполненный веселой обиды голос. – Этак и без носа остаться недолго! Кто же меня без носа в стаю пустит?

Бэнкей усмехнулся.

– Развяжи-ка меня, – попросил он. – И никакой я тебе не разбойник.

– Твое благочестие вне сомнений, – сказал тэнгу, окончательно забравшись в повозку. – Только вот как сражался ты с красавицей Рокуро-Куби? Ты же вынужден был смотреть ей в лицо! Не дергайся, а то порежу… Ого, вот это украшение! На память, что ли, подарили?

Щелкнув по носу мертвую голову, откуда-то из перьев он достал нож и осторожно перепилил мохнатый узел между запястьями монаха.

– Где кошка? – первым делом спросил Бэнкей.

– Из-за кошки-то я и задержался, – буркнул Остронос. Отец-настоятель был так занят всякими церемониями, что я просто не мог до него добраться. Пришлось мне ее кормить-поить, пока не выдался случай застать его одного в келье. Тогда я и поскребся в окошко.

– Что велел передать мне отец-настоятель? – сразу же оставив всякое беспокойство о кошке, поинтересовался монах.

– Отец-настоятель-то и сказал мне, что ты схлестнулся с Рокуро-Куби… – и тут тэнгу призадумался. – Передать он тебе велел три слова, но сказал их так, что поди разбери!

– А повторить ты их можешь? – растирая запястья, спросил наполовину освобожденный монах.

– Я попробую сказать их так, как сказал он сам, – тэнгу помолчал и действительно произнес три слова, отделяя одно от другого выразительными паузами: – Отступить – нельзя – преследовать.

– Это очень любопытно… – пробормотал монах. – А ну-ка, вспомни, может, отец настоятель высказался чуточку иначе?

И монах изменил паузы между словами, так что получилось: «Отступить нельзя – преследовать».

– Нет, – твердо возразил тэнгу, возясь с веревкой на ногах Бэнкея. – Этого смысла он в слова не вкладывал.

– Может быть, «Отступить – нельзя преследовать»? – монах попытался в темноте поймать взгляд тэнгу, но круглые черные глаза в золотистых птичьих ободках как бы растворились во мраке.

Тогда Бэнкей задумался.

Он попросился в монастырь к старенькому настоятелю потому, что тот, как говорили, мог каждого человека направить по его Пути. Он дал обет повиновения. Но, позвольте, чему же тут повиноваться?

– Ну что, Бэнкей, собираешься ты вылезать из повозки, или тебе тут жить полюбилось? – осведомился тэнгу. – Я весь день крался за тобой следом и проклинал этих быков! Медленнее только улитка ползает.

Бэнкей ощупал свои ноги.

– Похоже, что меня усердно обдирали чьи-то острые когти, удивленно сказал он. – Что бы это такое могло быть?

– Я побывал там, где ты воевал с Рокуро-Куби. Это просто колючки, – успокоил его Остронос. – Ты ослаб?

В голосе насмешника-тэнгу было неожиданное сочувствие.

– Нет, – мрачно возразил Бэнкей. – Погоди. Сейчас я соберусь с духом. Где там у нас восток?

– Вот, – и тэнгу безошибочно указал крылом направление.

Бэнкей сел лицом к востоку и соединил перед собой руки – большие пальцы вместе, мизинцы вместе, а остальные – в сложном переплетении.

Остронос помолчал, ожидая, пока пальцы напрягутся и расслабятся нужное количество раз.

– Одного меня тебе, как видно, мало, – заметил он, когда Бэнкей опустил руки на колени. – Ты хочешь создать еще одного крошечного тэнгу. Разве ты не знал? Они возникают у ямабуси и сюгендзя между сложенными пальцами!

И Остронос негромко рассмеялся.

Иногда Бэнкею сразу не удавалось понять, говорит тэнгу что-то дельное, или пересказывает забавные глупости, которых набрался в темном народе.

– На сей раз не возник, – отшутился Бэнкей. – Ну-ка, посторонись, а то мне тут не выбраться.

Монах был крупного сложения, на привередливый взгляд городских щеголей даже полноват. Но это был не жир, которым действительно легко обрасти за годы безмятежной монастырской жизни, а мощные и гладкие мышцы, объемные от рождения, а не от хорошей пищи.