Олег Хасанов - Тёмная поэзия

Теперь во власти материй и света
Всё то, чем по праву они владели,
Ревниво взирают на Человека,
Как вечность их ненависть беспредельна.

Скрытые в мрачных кавернах вселенной,
Забыты, но ни о чём не забыли,
Жуткую кару готовят надменным
Смертным, что истину ложью сокрыли.

Всем, кто на ноги поднялся едва ли,
Когда пламя звёзд уже было старым,
Кто полными страха ищет глазами
Во тьме отголоски древних кошмаров.

В клокочущей бездне, где Время смертно,
Как паутину сплетают Дороги
В мир света из мира злобы и скверны,
Старые боги, забытые боги.

Сколько лет я живу один,
Может год, может пять или семь,
Очень бледен и нелюдим,
Ты меня не заметишь совсем.

Всё сложней выходить из дома,
Да и память подводит давно,
Как зовут меня? Павел? Рома?
Хотя, впрочем, не всё ли равно…

Каждым вечером, после заката,
Я подальше от окон держусь,
Моё место давно уж палата,
Только в психи у нас не берут.

По ночам во дворе кто-то ходит,
Кто-то странные воет песни,
Моя жизнь это хоррор-пародия?
Неужели они уж в подъезде?

Поднимается лифт, я немею,
Так противно скрипят его двери,
Я кидаюсь к окну и жалею,
Что Господь не дал крылья и перья…

– Поговори со мной,
Пустая голова.
Скажи, зачем пришёл?
Где был?
Совсем забыла – первым был?
А, может быть, и нет.
Ты говори, не бойся.
– Скажи, простила ты меня?
Прошу, зарой, терпеть нет силы,
Верни в могилу, мочи нет!..
– Могилу?
Здесь она,
Вокруг шеста стоит
На коем череп твой висит.
С благословением надо было
Приходить. А ты?
– Нет! Я не вор!
Сними меня с ограды!
– Так постараться надо,
Чтоб ведьму убедить.
А шельмеца насквозь я вижу.
А видишь ты?
Глазницы загорелись, и
Череп засиял костром.
Во всполохах мелькали сожаленья
И раздавался тихий стон.
– Вот говорят, горбатого
Могила, мол, исправит,
Да всё не то, не впрок,
И на зубок, предпочитаю
Я воров и негодяев.
А что детей невинных пожираю —
То врёт молва, – сказала ведьма…
И к другому черепу пошла.

Опять на небе полная луна —
Фонарь поэтов бледных, волчье солнце,
Ползёт в моё открытое оконце,
И этой ночью мне сегодня не до сна.
Спит, призрачен, в её мерцании Париж,
Смыв кровь вином с зубов голодной гильотины.
Судьба людская – шлюха и скотина,
Несчастна и пронырлива, как мышь.

И вроде есть достаток у меня,
Открыты в высший свет богемы двери,
Но ночью на душе скребутся звери,
И застит взор египетская тьма.
Я вижу шествия средь жёлтых пирамид,
Пыль, мёртвых ныне армий топот,
Неясных заклинаний слышу шёпот,
Востока древнего вдыхаю аромат.

Песнь чёрной гальки, чаек грусть,
Холодных волн прибой, вползающий на скалы,
Норманнов вой, им славы вечно мало,
Драконов моря заунывный рёв.
И, обмакнув в чернильницу перо,
Тону во вновь мелькающих виденьях;
Сколь Дьявол шлёт своё мне вдохновенье —
В глазах моих рокочет бесом шторм.

Я был средь них и жил средь них,
Но тесно снова мне в моём именьи,
Опять к чертям угасло вдохновенье,
Но знаю, что должно меня спасти.
И вот, в цилиндре, в бархате и с тростью в тишине,
Вдыхая смрад и мрак остылых улиц,
Прохладой их, забвением любуясь,
Скольжу туда, где светят красным фонари.