Тыльная сторона рукояти в этом месте долго не задержалась. Она поползла обратно той же дорогой, но на груди мужчины, в месте солнечного сплетения, пальцы потащили кинжал уже перпендикулярно, ровно к плечу, остановившись недолго до края.
– Ве-Геб-У-Ла! – раздался его голос в той же манере, а руки потащили ровной прямой линии рукоять кинжала тыльной стороной теперь к противоположному мужскому плечу, застыв нам на симметричной точке.
– Ве-Гед-Ю-Ра! – сказал он, а пальцы повезли кинжал обратно, но теперь замерли по центру груди. Как раз в той точке, где обе прочерченные невидимые линии составляли иллюзорный крест.
– Лэй-О-Ла-Им! – наиболее громко и наиболее низким голосом проговорил этот мужчина каббалистическим названиями, лишь сейчас открыв свои глаза.
Я их не видел, но ощущал всем своим сосредоточенным телом шорох тонких ресниц, разомкнувшихся после некой прелюдии и настройки на дальнейший ритуал. Мужские сильные руки, по-прежнему сжимающие рукоять драгоценного кинжала, выпрямились и выставили его вперёд, а потом принялись рисовать пятилучевую звезду остриём вниз.
Когда движение кончика ножа в воздухе завершило невидимый рисунок пентаграммы, с особой точностью мужчина очертил ещё и окружность строго по периметру начерченных в воздухе углов.
– Адонай! Элохим! Йод-Хе-Вав-Хе! Хашем! Тетраграмматон! – сказал этот человек, уже не слишком занижая голос, тоном спокойным, близким к своему нормальному тембру, надо полагать.
Он медленно развернулся в бок, на другую сторону света, и проделал ещё раз абсолютно тоже самое, с таким же начертанием звезды, с таким же текстом, а затем двинулся дальше. Так продолжалось, пока он с четырёх сторон не окружил себя этими начерченными в воздухе лучевыми символами.
Неспешно его руки приподнялись выше, над головой, держа кинжал остриём вверх. Кончиком лезвия он сначала начертил равносторонний треугольник, замерев и опять читая часть ритуального заклятья:
– Эхье-Ашер-Эхье, – слетело с его губ, после того, как он опять закрыл глаза, вероятно, для лучшей визуализации происходящего.
Вскоре кинжал, зажатый его пальцами, очертил ещё один треугольник внутри первого и как бы перевёрнутый. Из обеих фигур сложилась ещё одна звезда, но уже другая, не похожая на предыдущие.
– Сияют пентаграммы вокруг меня, сверкает звезда шестиконечная надо мной! Амон! – звучал он громогласно медным насыщенным тоном, что меня изрядно разъярило.
Не смей звать солнце сюда в ночной сумрак! Слово «Амон» и все его вариации «амен», «аминь», не следует произносить во время церемоний после заката, как и упоминать отошедших прочь солнечных божеств. Можно взывать к духам света, это не возбраняется, если есть Луна или видны звёзды, но произносить дневные солярные заклинания в густой темноте – это очень чревато.
– Мер Сиди! Мер Курра! Мер Урулу! Мер Марту! – вибрировал колдун. – Зи Дингир Киа Канпа! Утук Хул, Та Ардата! Кутулу, Та Атталакла! Азаг-Тот, Та Калла! Иа Ану! Иа Энлиль! Иа Ннги! Сабао!
Заклятье четырёх врат. Обычно читается после куда более развёрнутого обращения к разным сторонам света, а не тех кратких фраз, что он произносил, чертя свои пентаграммы. Никакого свойства защиты эти упрощённые штуки не дадут, однако же, какие врата хочет открыть этот безумец? Какое отношение его воззвания к Амону имеют к теперь потревоженным запретным именам Азатота и Кутхулху?
Человек этот едва ли ведал, что делал, и, тем не менее, продолжал к моему удивлению действовать дальше. Уже открыв глаза, он совершал руками манипуляции, принимал различные позы» и раскладывал ритуальные предметы.
Кинжал был помещён возле чаши, а с пояса он снял ещё две вещи. Крупную округлую монету, довольно древнюю, но при этом явно подвергшуюся процедуре, что эти жалкие смертные заумно именуют «реставрацией», дабы она сейчас хорошо смотрелась и блестела. А также некий маленький жезл помимо неё. Резная тростинка сантиметров пятнадцать, со специфическим навершием и с откручивающимся колпачком снизу, в основании рукояти.
Под колпачком этот жезл был довольно остро заточен, и благодаря такому строению, колдун водрузил предмет в землю. Воткнул его неподалёку от остальных. Затем из узкого прямоугольного кармашка был вынут спичечный коробок, будто бы это отделение кожаного пояса было прямо-таки создано чётко под его размеры. Чиркнув спичкой, мужчина зажёг навершие жезла, которое как раз и предназначалось, судя по всему, для этой цели, было сделано из чего-то горючего, пахучего и медленно тлеющего.
Читать дальше