Олег Кот - Гармонист

Иду дальше. В углу магазина в жуткой тесноте ношеной обуви одиноко стоят комнатные тапочки за несколько рублей. Он них исходила нечеловеческая печаль. Такие в шестидесятые годы носили работницы советских фабрик, получавшие копейки и жившие в трущобах советских общежитий. Владелице не было еще и восемнадцати. Крошечный размер, наверное, тридцать пятый. Дюймовочка. Доверчивая простушка отдала ему все, что имела – невинность. Соблазнил и уехал после съемок. О том, что произошло дальше, артист узнал только после своей смерти. Девочка никогда бы не свела счеты с жизнью, если бы это сделал кто-то другой. Он был кумиром ее мечты.

Вся эти пары обуви вели к реально существующим женщинам. Сотням обманутых любовниц Владимира Высоцкого.

В глазах актера застыло мучение. Его дети, друзья и близкие поминали умершего в основном водкой и вином, усиливая и без того нестерпимость огня. Обезумев, вчерашний баловень судьбы просил помощи у того, кого он отговаривал от прелестей заграничной жизни.

Запомнив безгласную мольбу о поминовении, кинулся к священникам. Один из них почитал актера. Сон рассказывать не стал. Посчитают за душевнобольного. Почувствовав страшное, все молчали как рыбы. Потом начались возражения. Он не православный. Крестился вроде как у армян. На литургии поминать невозможно. Долгие годы поминал его сам и заказывал за упокой. После этого на голову стали падать тяжелые предметы. Не выдержав, однажды просто вычеркнул его из синодика.

Прошел месяц. Мне в руки попалась статья о Высоцком и его фотография. Взглянул на него. Он это почувствовал. В ответ на меня посыпалась отборная брань. Плоды жизни длиною в сорок два с половиной года. И только спустя много лет узнал, актер был не крещен. Поэтому все и летело из рук. Поминать его можно только пирожками и конфетами. «За некрещеного Владимира».

Мы увиделись вновь через десять месяцев, 24 июня, на Всемирном конгрессе Свидетелей Иеговы, который проходил пять дней на стадионе имени Кирова Санкт-Петербурга. Его благоустраивали энергичные и трудолюбивые финны. На свои же денежки. Клеенками обворачивались все скамьи на стадионе – впечатляло до невозможности. Но еще больше поражали канадские ребятки: те запросто выгребали русское добро, лившееся густыми и мощными потоками в срочно сооруженные дополнительные облегчительные помещения.

Белые перчатки, комбинезоны и ни капли стеснительности, ущербности от такого ассенизаторского послушания на всемирном смотре прохиндеев от Иеговы. Достоинство. Покой. И даже величие. Вот что излучали глаза канадцев. Ничего подобного в своей жизни, ни до, ни после, не видел, и бьюсь об заклад, никогда не увижу. Откровенные еретики с Запада, а такая сила духа от них исходила, что поневоле задумаешься, чего это мы сеем у себя на огороде? Не коноплю ли?

Я без труда отыскал своих немцев в многолюдном секторе «Германия». Рассказал им про розы, которые купил для Эстер и которые тут же пожухли, о том, что закончил учебу в университете и теперь свободен. Дядя Рудольф, похлопывая меня по плечу, стал подводить меня к главному.

– Меньш (от нем. Mensch)! Через день крещение! Ты готов?

Оторопев от его вопроса, улыбнулся «по-немецки» и деловито спросил:

– Во сколько?

– Сначала будет представление крещаемых, их рассказ, как они пришли к вере, а потом, часов в одиннадцать, поставят бассейн на пять тысяч литров прямо на арене и начнется. Будет много, меньш, человек семьдесят.

Коверкая русские слова на немецкий лад, дядя Рудольф неторопливо промывал мои мозги. Но увы! Я слушал его, как всегда, в пол-уха, думая, как отвертеться от очередной каверзы и не попасть как кур во щи в тот распроклятый бассейн.

Решив поменять опасную тему, спросил:

– Где вас вчера носило? Это же Россия. Здесь запросто могут убить, поняв, что вы иностранцы. На моих глазах у англичанки вырвал фотоаппарат юркий малец и сделал ноги. Эти дикари никогда не видели Кодак.

– Меньш, не волнуйся, мы ездили все вместе с группой в Новгород. Целый день. До вечера.

– И что вы там увидали? – спросил я.

– О! Столько бедных!

Тут в разговор вмешалась фрау Ольга.

– Девушка стояла у стены…

Я перебил ее.

– Где?

– В храме, у стены, Как его… Этот, София-собор. Да. Девушка упала от голода. Она была такая белая, как мука. У нее брат инвалид. В коляске. Им нечего есть. Мы ее подняли, она стала так плакать. Дали ей денег и адрес. Сделаем ей вызов в Германию. Дали двести марок.