Олег Кот - Гармонист

Хоть и отрывочная, в шутливой форме преподнесенная информация из первых рук, для обычных советских граждан была недоступна, невозможна и запредельна в те уже былинные времена.

За первый год знакомства с ним я привык ко всевозможного рода историям в цитатах, картинках и биографиях. Б. Б. В. подарил мне книжку, купленную в кремлевском книжном ларьке. Н. Решетовская. В споре со временем. Издательство Агентства печати Новости. 1975 год. Цена – 41 копейка.

Забавная оказалась книга – без указания редактора, сдачи в набор, объема печатных листов, тиража. Да и зачем указывать редактора, когда им оказался новый муж Решетовской (предыдущим был писатель Солженицын). Борис считал нобелевского лауреата завершенным подонком. Он знал о нем такое, чем не знала его первая жена. Но мне не обмолвился и словом о материалах его личного дела.

– Прочти! Поймешь все сам, – устало сказал он, протягивая брошюру.

Прочитал. Итоги развода двух половинок как две капли воды оказались схожими, только судьбы разные. Бывший муж-диссидент настрогал трех сыновей с новой разведенной женой. Плюс ее сын от первого брака. Решетовская ни в чем не уступила Солженицыну: три законных и один гражданский брак. Кровь кубанских и донских казаков.

Полковник с вниманием отнесся к моему желанию служить в КГБ и спросил, чем я занимаюсь сейчас. Ответил.

– Надо доучиться. После все станет ясно, – ответил тот.

Но этим планам не суждено было сбыться.

СССР по-прежнему спал мертвым сном. Первого августа восемьдесят девятого года я отвозил свою тетушку с племянницей в аэропорт города Донецка. Объявили регистрацию и посадку на Кишинев, у тети багаж не поднять плюс ребенок двух лет.

– Я помогу, – беру дитя на руки, сумку и иду без билета через металлоискатель, по пути объясняя беспечному менту, что только до автобуса.

У трапа стюардесса даже не подумала проверить мой билет. Наталья тихо спала. Я нашел место и дождался тетушку с билетом. Мы еще вели предполетный разговор ни о чем, а трап уже откатили.

Прощаюсь, иду на выход.

– Мы взлетаем, – испуганно смотрит на меня бортпроводница.

– Без меня, – отвечаю ей.

Только тут до нее доходит:

– Где ваш билет?

– У меня его нет. Счастливого пути.

Прыгаю на асфальт и иду в аэровокзал. Сейчас от той взлетной полосы осталась съемочная площадка Сталинградской битвы.

Спустя двадцать девять дней мне самому пришлось лететь в Кишинев. Проводить меня пришли очень хорошие знакомые, бывшие соседи, Николай и Лидия. У них не было общих детей и они относились ко мне, как к сыну. Я охотно им подыгрывал и когда мог, помогал тряпками и книгами, которые невозможно было купить в Мариуполе.

Я еще удивился тогда, услышав, что Николай очень хочет меня видеть. Он пришел с «подарком», который и отдал мне на прощание.

– Сейчас ты на высоте. Везунчик. Удача сопутствует тебе. Все идет в руки. Молодость, здоровье, красота. Но так будет не всегда. Однажды все закончится.

Сделав паузу, он продолжил.

– Запомни эти слова на всю свою оставшуюся жизнь. Пройдет два-три года и от твоего счастья не останется и следа. Все пойдет прахом. Ты останешься без денег, связей, знакомств. Друзья, а следом за ними и родня постепенно отвернутся от тебя. Каждый новый год будет вдвое хуже предыдущего в два раза и ничего, кроме новых бед, он не принесет. Постепенно тебя начнут ненавидеть даже те, кто был тебе обязан. А самый страшный год в твоей жизни 1992-й. Если ты в том году не повесишься, то выдержишь и все остальное.

Это было как снег на голову. Поэтому не могло не запомниться. Поглядел на предсказателя и, поднимая сумки, ответил.

– Спасибо, что сказали. Поживем – увидим.

Одно мне стало ясно: если моя жизнь превратится по какой-либо причине в кошмар, другие не должны страдать вместе со мной. Поэтому я никогда не был женат и не имел детей. За что и был ненавидим прекрасным полом.

Моя приемная мама, Эрика, немка по национальности, организовала мне вызов из ФРГ и помогла перевести и заполнить документы для получения заграничного паспорта. Осталось только получить визу в Киеве или Москве. Я выбрал Москву.

Лето девяносто первого отметилось пустыми прилавками, талонами на все и дикой вонью в московском метро. Говорили, что это дохнут огромные метрополитеновские крысы. Но июнь девяносто первого не радовал, а просто убивал москвичей запредельной жарой: были дни, когда в тени наружные термометры обычных московских квартир показывали + 34 0С.