Эм положил на стол тот самый нож скин ду. Добавил:
– А это подарю ему.
И улыбнулся.
Нэнси отвернулась, пряча улыбку.
Где-то далеко-далеко в вереске летал шёпот и победно пели волынки.
Не верь глазам своим…
…И фэйри не верь.
Занавески колыхнулись, и в ногах спящей тут же заурчала кошка. Плоскомордая, белой масти, она пружинисто вскочила, распушив султан хвоста. Но лишь одно движение руки – и зверь, спелёнатый паутиной, слетел с кровати, успев только сипло мяукнуть.
«Не мешай. Ты же не хочешь к Мёртвому Псу?» – подумала Фэй, мягко соскальзывая с подоконника.
Глаза цвета виски бешено сверкнули, но гостья уже отвернулась и упёрла тяжёлый взгляд в хозяйку комнаты. Та, будто ощутив угрозу во сне, сдавленно промычала, не разжимая губ.
«Здравствуй, здравствуй… мамочка».
Здесь пахло сухой лавандой, что томилась в подушке. Химией от таблеток и – чуть-чуть – сливками из кошачьей миски. Но вскоре спальню заполнит иной запах. Он не выветрится даже под утро, когда Фэй, сделав, что должна, бледной тенью вернётся к себе.
Палец, похожий на птичью косточку, простучал «sos» по столбику кровати, и спящая завозилась. Вот-вот проснётся.
Фэй приблизилась ещё на полшага. Из рукавов её сыпались сухие трупики стрекоз и бабочек, а дыхание рождало в воздухе Осень: запахи влажной земли, прелой листвы, пыльных заброшенных усадеб… По свежим цветам, что стояли в горшках, убийцей карабкалась плесень; тонкая патина пыли, лежавшая тут и там, росла, обращаясь в толстенный войлочный слой.
Фэй склонилась над спящей. Уродливый палец – на полдюйма длиннее, чем надо, – провёл ногтем по скуле, оставляя липкий улиточный след, и голова женщины мотнулась по подушке.
– Нет… нет… – выдохнули губы.
Кошмар набирал обороты. То, что надо.
Фэй без улыбки забралась в постель и по-турецки уселась матери на живот. В пыльном углу, борясь с паутинным кляпом, выла кошка.
«Ну, давай же. Открой глаза».
И она открыла.
Долгие десять секунд Офелия Гриффитс смотрела на Фэй, словно кролик, попавший в свет фар: оцепенело, завороженно…
А потом завизжала.
Точнее, попыталась завизжать.
Правая рука Фэй не дала ей ни малейшего шанса, и визг умер в зародыше. Пауки, упав с потолка на длинных паутинках, пустились в пляс на её ресницах, в ноздри змеями пополз живой мох… Тело Офелии выгнулось дугой, а руки замолотили Фэй в жалкой попытке освободиться.
В эту ночь всё повторилось трижды: трижды Фэй ослабляла хватку – и атаковала вновь, доводя жертву до грани смерти. Под конец, когда Офелия, не выдержав, лишилась чувств, Фэй гадюкой сползла с обмякшего тела. Ковырнула, выпустив кровь, трещинку на её губах. И ушла, как и явилась, через окно… мимоходом небрежно освободив кошку.
***
Всё началось около семи лет назад. С дамы, чей голос был прохладней шампанского, а глаза темнели, как фиалки в сумерках.
В тот вечер бизнесмен Гриффитс явился на праздник вместе с женой, чью шею украшало изысканное колье с медальоном. Семейное серебро, поверх – эмаль… и гравюра с танцующими фэйри. Занятная штука.
Звенели влажные бокалы, звенел в воздухе колокольчик-смех. Спала в своей комнате, не зная о грядущих бедах, маленькая дочь Гриффитсов.
Дама в лиловом выросла пред Офелией, точно из-под земли. Улыбнулась – и сразу перешла к делу: «Я желаю этот медальон. Сколько он стоит?»
Вздрогнув, Офелия прижалась покрепче к супругу. От лиловой дамы веяло необъяснимой жутью.
«Это… это память о бабушке! Не продаётся!»
Фиалковые глаза уставились на её мужа, и тот кивнул, подтверждая. Усмехнувшись, дама дёрнула плечиком и тихонько пропела: «Что твоё, то моё, что моё – никому не отдам!»
А потом исчезла.
В ту же ночь приоткрытое окно в спальне малютки Фэйт распахнулось без единого звука.
…Три дня её искали по всему графству. Три дня Офелия разбивала лоб в молитвах своему Богу, а Гэвин – глушил страх неразбавленным скотчем.
На четвёртый день Фэйт вернулась.
Вместе с фиолетовой дамой из Неблагого Двора фэйри…
Они появились в гостиной, прямо из воздуха. Там, где секунду назад не было никого.
Так Гриффитсы узнали, кому посмели отказать. Так разом поверили в страшные сказки, что когда-то читали перед сном. Угодили в кошмар, из которого не выбраться.
Ведь Фэйт, что вернулась, была уже не Фэйт.
Подкидыш.
«Отдай нам дочь! Мы сделаем всё, всё!..»
«Восемь лет, – отчеканила дама, кривя губы в жестокой улыбке. – Восемь лет, – повторила она, оттолкнув протянутый медальон, и Офелия затряслась. – Лишь тогда я верну вашу дочь… А может, и нет».
Читать дальше