Светлана Бринкер - Исток бесчеловечности. Часть 3. Все мы химеры

Из-под подушки на разобранной кровати высунулся уголок потрёпанной книги. Читали эту вещь чудовищно небрежно и спрятали, даже не закрыв по-хорошему, а вывернули страницами наружу. Под переплётом нашлась запись небрежным почерком Понедельника, с его до смешного высокими заглавными буквами. «Одолжена в лавке “Книга судьбы”, вернуть…» Срок возврата истёк пятьдесят лет назад.

«Призраки, – прочитала Алисия, перелистнув несколько страниц наугад, – делятся (по Биццаро) на реальных и выдуманных. Вторая группа гораздо опаснее».

Интересно почему.

«Реальные призраки, “информационные искры”, “и-твари” похожи на блуждающие огоньки над болотами и кладбищами. Их шушуны содержат напоминание об умерших людях. Подробные сведения об их телах внесены в память плоти их детей. Но знания, опыт, записанные в виде “света”, могут быть сохранены умелым чародеем». Вместо слова «свет» автор использовал непонятные символы, связанные с потоком и притяжением. Рыбак был, наверное!

«Уникальный состав Запретных Вод, их… (ноша? запас?) содействует призракам, поэтому нередки случаи одержимости жителей Вод». Алисия пролистнула дальше и нашла: «Выдуманные или искусственные призраки опасны, пока не обретут форму, поскольку на этом этапе становления поглощают, растворяют в своём теле любую плоть. Ощущение ужаса в присутствии этих существ – естественная осторожность, страх утраты себя».

Девушка вздрогнула, будто призраки уже сидели у неё за шиворотом. И обратила внимание на звук, доносящийся из лаборатории. Тихое жалобное стрекотание. Как из старого амулета, в который попала вода, если его по глупости активировать мокрым, не очищенным от зелени.

Удушенный лежал смирно. Второй стол оказался пуст, «курица» исчезла. Смятое покрывало валялось на полу. Алисия подняла его, свернула и положила на квадратную ладонь ближайшего шушуна. Потом попыталась успокоиться. Предполагать под покровом ещё одного мертвеца, хоть и небольшого, было допущением, основанным на аналогии, сказал бы укоризненно дядя Констант. Хуже, если бы встал задушенный художник.

Нет, Алисии не было страшно в чужом доме, одной среди нелюдей. Она привыкла! После приезда в столицу они с матерью перестали навещать стариков в Оомеке и большую часть времени обе проводили среди устройств и непонятных аппаратов Старого мира. Взрывающихся в руках, сгорающих, сводящих с ума, превращающих в монстров. Усмирение волшебных вещей таило и дополнительную грозную опасность – «закончиться». Свалиться в одно мгновение без последней, затухающей мысли. Растратить всю личную магию без остатка в борьбе с шушуном внутри амулета. Мастера-предметники нужды не знают, но долго не живут. Наёмники тоже. Ох, рыбёшки Вод! Угораздило ведь взяться сразу за два опаснейших ремесла… Не ради плотвы, ясное дело. Алисии никогда не доставляла удовольствия роскошь. И мать сетовала, мол, от изысканной ночеградской кухни пучит, держать выезд на Михинский лад – соседи засмеют, а сидя у окошка за пайкой и сборкой, много не потратишь.

Но и мать, и дочь трудились охотно, до натруженных глаз и онемевших пальцев. Постоянный риск научил решать быстро. И не каяться.

Девушка настороженно двигалась мимо лабораторных шушунов и размышляла о том, чего не изменить.

…Пусть Бретта будет недовольна, а дружба с ней – потеряна! Рен метался в лабиринте самообвинений вроде шушуна в сломанном амулете. Освободить его нежностью оказалось просто и приятно. Мама тоже вскрывала недрогнувшей рукой и волшебные предметы, и людские панцири-личины.

И у старшей амулетницы было мало друзей. Лишь компаньоны и конкуренты. С дочерью связывали деловые отношения. Мастерица часто бывала недовольна ребёнком. В новых дорогих сапожках дочь всё равно подворачивала ногу. И стаптывала каблучок набок. Но ведь девочка должна парить, как летнее облачко, а не спотыкаться, как пьяный тролль! «Выпрями спину, не крути волосы, не лижи пальцы, быстрее не заживут… Не дочитала подарок дяди Константа? Ленива ты, мастерицей не станешь, кому лавку передать? Веська жаловалась, кстати: гномы вчера до заката на крыльце сидели, улицу тележками перегородили. А я ведь просила их встретить. Где была? Помнишь, я запретила подходить к казармам и к Кошачьему дому?»

Потом некромантское проклятье погасило крошечное пламя взаимопонимания между мастерицей и её дочерью. Агата после истории с отравленным платьем решила, что подросшему ребёнку больше не помощница. И уехала в Оомек. Простила дедушке, значит, потерю внучки на болотах. Нашлась ведь, зачем терзаться попусту?