Ален Гри - Неправильный Египет

Провожая Альберта в последний путь, Тома и её мать Людмила копошились в памяти, вспоминая как впервые в дом пришла беда. Больше года прошло.

Тогда, в прошлом назад, в ноябре, уныло бредя домой с полными пакетами из продуктового, подходя к своему подъезду, Тамара увидела знакомую куртку. Петруша лежал на земле боком, у палисадника, школьная сумка стояла рядом. Запаниковав и бросив всё у заборчика, женщина подбежала к сыну и стала тормошить. Потом обняла и прислушалась – дышит. Тома с надеждой стала оглядываться по сторонам, но никого не было. Тогда она взяла сына на руки и донесла до лавочки у подъезда, потом до лифта, потом до дверей квартиры. Наконец, раздев и уложив Петю на диван, вызвала скорую.

Петр лежал бледный, с глубокими синяками под глазами и слабо дышал.

– Что сказал доктор? – Людмила Ивановна сосредоточенно пыталась прочесть врачебные каракули в медицинской справке Петруши.

– Хорошо, что не замёрз. Пока говорить что-то рано. Давление понижено, они должны сделать какие-то анализы. Скорее всего, что-то в школе. Одноклассник Пети, с которым они вместе возвращались из школы, сказал, что они просто играли у дома. У меня что-то не складывается, мне кажется, он врет. Я пойду говорить с его родителями, и еще с Анфисой, мамой Анечки, которая на несколько классов старше Пети, Аня сказала, что видела Петю с Артёмом у нашего дома. Артем сказал, что оставил Петю у подъезда, бодрого и веселого, – Тома сидела у кровати в больничной палате, накинув на плечи белый халат, и держала спавшего сына за руку.

Через четыре дня после Петрушиного приступа, Людмила Ивановна, проходя мимо редких рядов любителей домашнего зверья, увидела небольшую симпатичную клетку в стиле ретро с лимонной канарейкой, которая ежилась от холода. Клетка и птичка приглянулись Людмиле: они вписывалась в её нежный домашний интерьер. Подумав об одиноком внуке, сидящем в домашнем карантине, Людмила Ивановна принесла Петру подарок.

– Мой сладкий, а что я тебе купила!

– Ба? Что? – глаза Петруши попытались радоваться.

– А вот что! – бабуля классическим жестом фокусника приподняла клетку, широко улыбаясь.

– Живая?! Ба! Люда! Дашь покормить?

– Конечно, дам! И кормить, и убирать. В общем, будет тебе о ком заботиться. Теперь ты будешь с ещё большим удовольствием у меня оставаться на ночь.

Канарейка, то ли отогревшись, то ли, потому что попала в обстановку с новыми людьми и запахами, сильно разволновалась, оживилась, и стала метаться по клетке.

– Смотри, как рада! Замерзла совсем на улице. Я и корм купила. Встать сможешь, милый?

А еще через пару недель и Тамара оживила домашним питомцем свою квартиру.

Котов Тома всегда любила. И после пережитых ужасов с сыном, восприняла кота у двери как знак, как надежду. Дворовой кот (или от кого-то сбежавший) сидел у двери и смотрел на хозяйку квартиры. Обычный и ничем не примечательный, беспородный, рябой, со стандартными жёлто-зелеными глазами. Подкупало, что чистый.

«На меня похож…», – подумала Тома и стала открывать замок. Кот юркнул внутрь, как будто боялся, что женщина передумает. Тамара не передумала. Насмотревшись популярных репортажей о том, как кошка спасла ребёнка от нападения соседского бульдога, о том, как подъездная кошка согрела и тем самым спасла брошенного младенца, она решила – почему бы и нет?

– И имя тебе будет…ммм… обычное. Василий будешь.

Кот с интересом нюхал воздух, и ему было всё равно, как его будут здесь звать.

На похоронах Альберта вся семья была в сборе, кроме кота Васьки, который имел в жизни своей крайне негативный опыт с мертвяками, усопших не любил, частенько сбегал, пропадал неведомо где и предпочитал при погребениях не маячить.

Позади Томы мял в руках тёмную, парадно-выходную кепку дед, Николай Андреевич. Тамара стояла рядом со своей матерью и ребёнком, и со стороны человеку, который их не знал, могло показаться, что Людмила Ивановна и Петруша – это мать и сын, а Тома – просто какая-то посторонняя. В сорок восемь Людмила Ивановна Капцова выглядела лет на десять моложе своего возраста. Стройная, отчасти из-за «породы» (по-научному – генетики), но в большей мере из-за исключительно здорового образа жизни и благодаря «стальным яйцам». Тома, к сожалению, пошла в отца, и от матери не взяла ни внешности, ни характера.

Невзрачная, как шторы в учительской, незапоминающаяся обладательница скромности, которая не украшает человека, а портит жизнь, Тома себя не ценила. Девочка класса с восьмого стеснялась своей не по годам развитой груди и широких бёдер, не умела пользоваться косметикой; а сейчас, в свои тридцать, была совсем блёклой на фоне эффектной, несмотря на траур, Людмилы Ивановны.