Герман Шендеров - Топливо твоих кошмаров

Подняв голову, я уперся взглядом в какой-то древний комод, из-за которого торчали две головы, почти одинаковые, будто зеркальные отражения друг друга. Я попытался найти воздух в легких, чтобы попросить о помощи, но издал лишь сиплое шипение. Головы переглянулись, и тяжелый комод, ненадолго зависнув на краю последней ступеньки, покатился на меня, набирая скорость.

Щепки летели в стороны, ящики плотоядно выдвигались. Я мог бы успеть отскочить, но ноги настолько одеревенели, что, оторвавшись от перил, я просто свалился на заплеванный кафель, и тяжелая старая рухлядь обрушилась на меня, больно врезавшись куда-то в висок. Последнее, что я успел увидеть перед тем, как отключиться – двух пацанят, сбросивших комод, которые, казалось, срослись спинами.

– Владимирский централ, ветер шфшфшный, не кричи сука, зла немерено, лежит на сердце тяжкий груз… – голос Михаила Круга, перемежаемый помехами вырвал меня из бездны беспамятства. В глазах плавали кровавые круги, зрение не фокусировалось. На заднем плане кто-то гнусаво причитал:

– Нихера нет! Этот мудак даже не курит! Ни бензолки, ни фена, одни бумажки! Зачем ты его вообще втащил?

– Ааа уууал уэо ох уыиэ, – подвывал второй голос.

– Да какой в жопу фунфырик, кто их вообще с собой носит? Или у тебя всегда в кармане бояра была?

– Эээ оои а эа! – возмутился немой.

– Ша, сявки, заглохли! Новосел очнулся, – рявкнул уже третий, хриплый и прокуренный голос, словно чиркнули наждачкой по дереву, – Торчок, думку закрой и гостю верни, чай не на воле!

– Гражданин смотрящий, я с полгода на тряске, трассы просят! – жалобно ныл гнусавый, – Ханыга вообще, если под жабры не плеснет – взбесится!

– Уууы-оааа! – подтвердил некто по имени Ханыга. Чем больше я слышал, тем меньше хотелось смотреть по сторонам. Пока я видел лишь покрытый плесенью и трещинами потолок, что меня вполне устраивало. В воздухе витал запах застарелого сигаретного дыма и смрад разлагающейся плоти. Хотелось зарыться в собственное пальто, накрыться с головой и уснуть, в надежде, что кошмар просто закончится.

– Не скули, воруй-нога! У тебя уже трубы высохли от твоих мультиков! Думку, говорю, отдай! Эу, первоход, – обращались явно ко мне, – мы уже выкупили, что ты проснулся!

Ну вот и все. Короткая передышка закончилась. Сжав зубы, я медленно сел, мысленно приготовившись к любым ужасам. Представшее передо мной нечто никак не укладывалось в рамки нормальности.

Не закричать мне позволила лишь небольшая заторможенность после удара по голове.

– Ииои-оу-ы-аему-аау! – промычало чудовище. Челюсть существа с черными пеньками зубов спадала почти на живот, глаза казались атрофированными – в них копошились мелкие личинки – а руки и ноги были тонкими и кривыми. Довершала картину огромная дыра в пол-черепа, обнажавшая гниющий, засиженный мухами мозг.

– Не очкуй, пацанчик. Выпивохин пацан ровный, но базарит нынче неразборчиво. Это он тебя «к нашему шалашу» пригласил, – обратился ко мне некто тощий и забитый наколками до полной синевы – перстни, купола, погоны и колючая проволока покрывали бледно-серую кожу полностью. Продырявленный уже настоящей «колючкой», уходящей куда-то в пол, он сидел абсолютно неподвижно, слегка склонив голову, скрытую огромной квадратной мелкоячеистой клеткой, – Ты прописывайся, фраерок. Раскинь, кто по масти будешь?

– Андрей, менеджер по продажам, – ответил я исключительно машинально, разглядывая окружение. Я снова был на кухне, но в ней не осталось никаких шкафчиков гарнитура, кроме подвешенной на соплях раковины в углу. Убитый кассетник рядом с батареей надрывался, выдавая шипение напополам с натужными блатными аккордами. Единственное кресло, пыльное, с торчащими пружинами оставалось незанятым – компания сидела на полу.

Стены были заклеены старыми газетами, заляпаны и исцарапаны. В глаза мне бросилась какая-то размытая фотография, закрепленная над головой Ханыги. Зернистое изображение странным образом нервировало меня чуть ли не больше, чем жутковатые обитатели этой квартирки, врезалось тонким хищным сверлом в лобные доли. Почему-то при взгляде на заброшенную стройку и неловко целующихся подростков на фото сердце мне защемило, в мозг чернильным пятном вплыли такие же истертые, размытые, будто чужие воспоминания. «Нельзя дать ей уйти!» Я тряхнул головой, прогоняя непрошеные мысли.