Кэт Уинтерс - Во власти черных птиц

– Ах да, – кивнула тетя Эва. – Это, случайно, не тогда дядя Ларс решил купить тебе набор инструментов побольше?

– Кажется, да.

Улыбка озарила ее лицо.

– Я совсем об этом забыла.

– Представь себе, – продолжала я, – я собирала камеру Стивена, как головоломку, прилаживая на место никелевую оправу объектива, болтая о книге, которая торчала из его сумки – «Белый Клык» Джека Лондона. И все это время Стивен таращился на меня, как на какое-то чудо. Но не так, как на меня иногда смотрят другие люди – как на циркового клоуна. Нет, он смотрел с уважением и признанием, как если бы он был за границей и встретил кого-то, кто говорил бы на его языке, хотя никто вокруг этого языка не знал. Вот такие у нас с тех пор отношения. Мы понимаем друг друга даже тогда, когда ставим один другого в тупик.

Ее глаза увлажнились.

– Я просто не хочу, чтобы ты страдала. Надеюсь, что ты сможешь его забыть и найти в своей жизни другие вещи, которые сделают тебя счастливой.

– Просто позволь мне пока что сохранить в сердце надежду на его возвращение, ладно? Пусть его фотографии висят на этой стене, напоминая мне о том, что в этом жутком году однажды случилось и что-то прекрасное.

Шмыгнув носом, она обняла меня за плечи одной рукой и прижала к себе.

– Хорошо. Но будь настороже. Я знаю, как это, когда любовь превращается в агонию. В мире нет ничего мучительнее этого.

Когда мы на рассвете подошли к двери студии и постучали, никто не ответил. Мы стояли возле дома Эмберсов в тумане, настолько плотном, что даже не видели Тихого океана на другой стороне улицы.

Я плотнее запахнула пальто.

– Может, постучим в парадную дверь?

– Не знаю. – Тетя Эва сошла со ступенек, ведущих к боковой двери, и начала сквозь туман всматриваться в сторону главного входа. Чтобы скрыть рабочую униформу, она надела поверх брюк синюю плиссированную юбку, но штаны создали такой объем, что она выглядела как гигантский колокольчик – тощий торс, пышные бедра. – Не хочется беспокоить его маму. Мне тогда показалось, что она очень больна.

– Но тебе нельзя опаздывать на работу.

– Я не знаю, что делать.

Она взбежала по лестнице и постучала еще раз.

Вдалеке раздался шум двигателя приближающейся машины. И вдруг из тумана вынырнул автомобиль. Взвизгнув тормозами, он резко повернул и остановился на боковой улочке за домом.

С пассажирского сиденья выскочил мужчина со взлохмаченными черными волосами.

Тетя Эва потерла горло и шепотом спросила:

– Это Джулиус?

Я прищурилась, всматриваясь в туман.

– Кажется, да.

– Джулиус, ты справишься? – спросил водитель, плотного сложения парень в очках, скорее мой ровесник, чем одногодок Джулиуса. – Может, лучше не закрывать студию на целый день? Я мог бы тебя подменить.

Не обращая внимания на водителя, Джулиус побрел к дому. Его рубашка выбилась из брюк, подбородок покрылся темной щетиной. Он был похож на дядю Уилфреда, умиравшего от туберкулеза: серое, потное, осунувшееся лицо. Взгляд его воспаленных глаз упал на нас.

– Что вы здесь делаете?

Он явно не был нам рад.

– Мы пришли за фотографией Мэри Шелли. Джулиус, тебе нездоровится?

Он бросился к двери, обдав нас запахом одеколона и чего-то сладковатого, хотя с виду ему явно не мешало бы принять ванну.

– Входите и быстро забирайте снимок. А потом, пожалуйста, уходите. Я плохо себя чувствую.

Тетя Эва отскочила в сторону.

– Я надеюсь, это не грипп?

– Нет, это не чертов грипп. – Он с трудом нашарил скважину, отпирая дверь, а затем потянулся к выключателю, зажигая электрические лампы на стенах. – Подождите здесь. Я принесу.

Он вошел.

У нас за спиной заурчал двигателем отъезжающий «форд» модели Т.

Я переступила порог студии, провожая взглядом Джулиуса, скрывшегося за дверью рядом с черной портьерой, которая служила фоном для клиентов. Я всегда считала, что это дверь в чулан, но она оказалась входом в кабинет, где висели сохнущие фотографии – как белье на веревке.

– Что с ним? – спросила я.

Тетя Эва все еще потирала горло.

– Понятия не имею. Я никогда его таким не видела.

– Это опиум?

– Мэри Шелли!

Джулиус вернулся в студию с коричневой папкой в руках.

– Вот, забирайте.

Он держал скрытую внутри папки фотографию кончиками пальцев.

Дрожа, я подошла и взяла у него папку.

Его красные глаза слезились.

– Теперь уходите. Пожалуйста.

– Я хотела бы сначала увидеть фотографию.

– Уходите.

Затаив дыхание, я раскрыла папку и увидела себя в черно-белом цвете. Я сидела на бархатном сиденье стула с камфорным мешочком и цепочкой из часового механизма на шее. Мои глаза над марлевой маской смотрели в объектив.