Кэтрин Росс: Во власти купидона

— Папа женится!

Голос сына нарушил тишину жаркого летнего полдня.

— Что ты сказал? — Джемма вздрогнула и пролила лимонад себе на платье и на покрывало для пикника. — Что ты сказал, Лайам?

— Ты пролила лимонад. — Четырехлетний малыш показал на пятно и потянулся к корзине за шоколадкой.

— Да, я вижу.

В другой раз Джемма запретила бы сыну есть шоколад, пока он не доест бутерброд, но его слова вызвали у нее шок.

— Что ты сказал про папу? — спросила она, стараясь не выдать волнения в голосе.

— Он собирается жениться, — с набитым ртом объяснил Лайам, глядя на мать такими же темными, как у отца, глазами. — Это значит, что у меня теперь будет две мамы? Как у Энни?

— Ну… наверное, да.

Как это странно. В один момент все у тебя хорошо, а в следующий ты уже висишь над бездонной пропастью. Джемма не могла понять, почему это известие так потрясло ее. Маркусу Россини тридцать девять лет. Богат и потрясающе красив — женщины обожают его. Видимо, он решил, что в сорок лет пора уже остепениться.

Только на ком он женится? Джемма готова была поклясться, что это его старая любовь София Албани, они знают друг друга с детства. Женщины в его жизни приходили и уходили, но София всегда маячила на горизонте, как бы далеко они ни были друг от друга. И тот факт, что у Маркуса был сын от другой женщины, ничего не менял. София просто не обращала внимания на возможных соперниц. Может, именно поэтому их отношения и сохранились. Может, это и есть настоящая любовь, проверенная временем? Последняя мысль отозвалась болью в сердце Джеммы.

— Ты уверен, Лайам? — спросила Джемма тихо. — Как ты узнал, что папа женится? Это он тебе рассказал?

Лайам покачал головой и полез в корзину за печеньем.

— Я должен был спать, но у меня заболел живот, и я встал. Я слышал, как он говорил…

— Вчера?

Сын кивнул.

— С кем он говорил?

Лайам пожал плечами.

— С Софией? Она была у папы?

— Он говорил по телефону.

Лайам потянулся за пакетом чипсов. Джемма вышла из транса. Что она делает? Устраивает допрос четырехлетнему малышу! Не говоря уже о том, что личная жизнь Маркуса ее не касается.

— Лайам, никаких сладостей. Сначала съешь бутерброд.

Лайам сморщил нос.

— Не хочу. Не люблю эту зеленую гадость в нем.

— Это не гадость, а огурец. И ты его любишь.

Лайам потряс головой.

— Ненавижу.

— Ну, съешь хоть один ради меня.

— Папа не заставляет меня есть всякую гадость.

Джемма почувствовала раздражение. Всегда одно и то же. Папа был для Лайама чем-то вроде божества. Она слышала эти слова миллион раз: «Папа не отправляет меня спать так рано»; «Папа разрешает мне смотреть телевизор, сколько я захочу»; «Папа читает для меня, когда я просыпаюсь ночью».

Джемма с трудом удерживалась от едких комментариев. Но иногда слышать это было выше ее сил, и Джемму так и подмывало рассказать Лайаму, что его обожаемый папочка — негодяй, которому нельзя доверять.

Но, разумеется, она никогда этого не скажет. Ведь правда заключается в том, что Маркус Россини, как бы сильно он ни обидел ее в прошлом и как бы она ни мечтала, чтобы он исчез из ее жизни, был чертовски хорошим отцом.

— Не возражай, Лайам. Просто съешь бутерброд. Иначе я расскажу папе, как ты плохо себя вел, когда он вечером заедет за тобой.

Лайам заколебался, но сделал, как она просила. Эта угроза всегда срабатывает, подумала Джемма. Самое смешное, что она не смогла бы ничего рассказать Маркусу, потому что старалась избегать любого разговора с ним. Она почти не видела его. Когда его машина подъезжала к дому, она выпускала Лайама, уже одетого и с собранными вещами, сразу на улицу, не дожидаясь, когда Маркус позвонит в дверь. А когда они возвращались, она просила маму открыть дверь. Джемме так было легче. Она не могла просто болтать с Маркусом как с другом. Старые раны еще не успели затянуться.

Неужели Маркус правда собирается жениться? Сердце у Джеммы болезненно сжалось. Нет, ей нет никакого дела до его намерений, сказала себе молодая женщина. Много лет назад ей пришлось смириться с тем, что Маркус не для нее. Единственное, что ее волнует, — как этот брак отразится на Лайаме.

— Можно я пойду на качели? — спросил Лайам, покончив с бутербродом.

— Конечно.

Сын засеменил к детской площадке, но на полпути вдруг остановился и побежал назад к Джемме. Лайам обнял мать и прижался губами к ее щеке.

— Я люблю тебя, мамочка!