Виталий Конеев - Детство на тёмной стороне Луны

С тех пор Матвей начал кашлять кровью, надсадно до посинения лица.

Однажды зимой, после кашля он выплюнул на белый снег красный комочек. Я потрогал его пальцами. Он был твёрдый. Это был кусочек лёгкого. Мать закричала:

– Не трогай! Заразишься, дурак!

То, что произошло ниже, было результатом борьбы за власть между родителями и несовместимостью взглядов на воспитание детей азиата и славянки.

Мы уходили со двора на улицу. Брат шёл впереди, а я – за ним. Нам оставалось дойти до калитки шагов десять, как вдруг за спиной прозвучал голос Матвея:

– Колька, стой,

Я повернулся и увидел Матвея, который быстро шёл от распахнутой двери «холодной» комнаты, неся в правой руке лёгкую табуретку. Мой брат остановился и повернулся к Матвею правым боком. Кольке было около десяти лет. И он уже давно умел кривить губами, хотя наша мать так не кривила губы. Эта гримаса известная. Чем ниже интеллект человека, тем он более чувствителен к таким «знакам». А брат никогда не скрывал своего презрения к Матвею, но только до того, как мать попала в КПЗ. Брат тотчас стал вести себя с Матвеем очень осторожно. Свои деньги он показывал только мне.

Едва пароход увёз нашу мать, Матвей начал покрикивать на Кольку:

– Ну – ка, отойди отсюда….Иди туда… Не вставай здесь!

Мне шестилетнему ребёнку было понятно, что Матвей искал причину, чтобы избить Кольку. Колька чуть морщился лицом, понимая поведение Матвея, но всегда подчинялся его приказам. И всё реже и реже Колька приходил домой.

Я стоял на пути Матвея. Он оттолкнул меня левой рукой, шагнул к Кольке и сразу нанёс удар табуреткой по его голове – горизонтально, справа налево. Брат успел чуть дёрнуть головой, и удар пришёлся ему на висок, сорвал большой кусок кожи. Брат рухнул спиной на землю и затих. Он лежал с закрытыми глазами неподвижно. Я смотрел на него, и меня колотила сильная дрожь. Я дрожал всем телом. Вдруг я вновь обернулся и увидел Матвея. Он бежал от входной двери с металлическим бачком. Ублюдок выплеснул воду на Кольку, и тот сразу открыл глаза. Медленным движением он перевернулся на живот и долго вставал раком на ноги. Встал, повернул голову лицом к Матвею, скривил губы гримасой презрения. И медленным шагом направился к выходу со двора. Он шёл и качался из стороны в сторону, как качались пьяные мужики. Он больше никогда не приходил домой.

Едва Колька покинул двор, как Матвей приказал мне войти в домик. Закрыл входную дверь на крючок и схватил толстую палку, над которой он работал несколько дней. Он начал бить меня палкой, оскалив гнилые зубы и хакая. Я метнулся под стол, который стоял в «холодной» комнате. Матвей рассмеялся и откинул в сторону стол, толкнул меня в угол и вновь начал бить изо всех сил – по голове, по плечам, по рукам, которыми я закрывал голову. Я увидел, что мои пальцы повисли с противоположной стороны ладоней и заверещал от ужаса, не чувствуя боли. Но я продолжал вскидывать руки над головой, защищаясь от ударов палки.

Матвей, тяжело дыша, схватил меня за плечо, сел на табурет и рывками, сильно дёргая мои пальцы, вправил их на место.

– Иди, играй на улицу.

И через несколько минут я уже купался в реке, а потом задорно и весело бежал следом за группой мальчиков, искал брата. Он «работал» в «чику». А с правой стороны у него, на виске висел кусок кожи размером, примерно, четыре на пять сантиметров. В конце августа кусок кожи отпал от его головы.

В 1983 году я, находясь в квартире писателя Гартунга, сказал: «В деревне родители жестоко бьют своих детей, в каждом доме». Гартунг замахал руками и крикнул: «Перестань, Виталий! Я прожил в селе Калтай сорок пять лет и ни разу не видел и не слышал, чтобы кто-то бил детей!» Ему было шестьдесят пять лет. Он родился в семье врачей, в поезде. До двадцати лет жил в Саратове. Окончил университет и поехал в Сибирь за романтикой, работал только учителем.

Матвей начал бить меня каждый день палкой. А когда палка вылетала из его руки, он хватал лёгкий табурет. И табуреткой наносил изо всех сил удары по моей голове. И он не убил меня только потому, что я закрывался руками. Он выбивал мне пальцы из суставов, а потом вправлял их на место.

Но чаще я просыпался от страшного удара по животу. Я всегда спал, как многие дети, на животе или на боку. Матвей переворачивал меня на спину, а потом бил палкой по животу. Я, ещё не проснувшись, мчался в сторону двери. Но ублюдок швырял меня в угол и бил непрерывно.

Уже на третий день побоев я увидел под берегом реки столовый нож. В то время столовые ножи имели деревянную рукоятку, которая держалась на тонком металлическом стержне. Этот нож был без деревянной рукоятки.