Сергий Горн - Проводник. Возвращение зари. Его единственная книга чернилами света написанная

Грусть в слиянии долгом с одиночеством преследовала до края семнадцатилетней работы над единственной книгой проводника, у которого знаний было-то и немного, но который просил непрестанно у Бога их, дабы отдать Его дар с прибылью. Поиск Рая и частичек души своей продолжались в бесчисленных выпадах из реальности, где, он полагал, ему нигде не было места.

Он так и хотел: палимый небесным огнём, упасть в малину, чтоб там остаться до весны, затем чудесным образом прорасти и жить среди ягод, листвы и чего-то большего для покоя, но ветром судьбы был отброшен на долгую дорогу, не понимая зачем. Зачем ему падать на тяжёлую дорогу , вместо того чтобы остаться в обычной жизни со своей семьёй? Но позже он, осмыслив своё предназначение, поймёт дорогу ту, поймёт, кем он должен стать и где предстоит побывать.

IV.Я с Пустынным познакомился у Люберецких прудов, или, как ещё это место называют «Наташинские пруды». Я всегда там любил бывать и, сидя на свободной скамеечке подле воды, где дикие утки обосновали свои крохотные жизни, строчил в толстенький блокнот очередной рассказик, который, как всегда после написания, складывал в ящик стола, за коим я нечасто сидел задумчивый. Печататься как-то не приходилось, да и времени не было. Жизненные трудности достаточно проглатывали в утробу забвения золотые пески творческого времени. Но пруды в выходные дни были в моём распоряжении. Или, как сказать, выходное время, потраченное на пруды. Я работал над ошибками и полагал, что печататься ещё рано, но после встречи с этим человеком в моём сознании что-то переменилось – произошла перестройка взглядов на литературную деятельность. Не работать в стол, а начать всё же предоставлять смертным бессмертие строк ощутить, дабы привить к их душам ростки вечной жизни для будущего перехода в иной мир. Я не был достаточно научен писательскому мастерству и потому не мог позволить к печати свою писанину – вероятно, думал, что резкость критиков будет болезненно на мне проявляться. Но всё изменилось, как я уже писал. Ведь иммунитета на вирус не будет, если однажды не переболеть этим недугом. Ну и вот, я вписывал действия нового рассказа в блокнот про одного мертвеца, который был живым – и неживым себя не чувствовал. Подошёл мужчина года рождения 1981, одетый в кожаную куртку цвета асфальта, в окраску ночи, лунным светом потёртой. Под ней виднелась чистая, только что с прачечной, белая рубашка, заправленная аккуратно в такие же потёртые, как и куртка, но чистые джинсы, что затянуты были слегка брезентовым ремнем. На ногах простые кожаные ботинки на шнурках – они туго зашнурованы, а петельки заправлены строго внутрь. Он казался в тот момент каким-то уставшим – это видно было по его хмурому лицу. Глаза казались синими, чистыми-чистыми, словно летнее небесное полотно без единого облачка. Они источали немного граммов грусти и в то же время приветливость была безмерна, дающая надежду людям, нуждающимся в доброте и сострадании.

Извинившись, этот человек поинтересовался, что я так увлечённо в блокнот свой вписываю. Он присел рядом после. Прямая осанка и зоркий взгляд меня заинтриговали, словно он смотрел мимо всего находящегося на тот момент здесь. Перестав писать, я смотрел на этот взгляд. Но тут он повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо – в голове у меня перемешались по порядочку сложенные мысли, создав невкусный винегрет, а слова застряли в горле комом из сухого газона, куда часто выгуливали милых собачек милые московские дамы.

– Ну и?.. – протянул он. – Что вы молчите, уважаемый?

Я ещё несколько секунд был нем и будто глух, но, остановив свой внутренний переполох и выровняв в голове поток мыслей, наконец, выдавил слова из голосовых связок:

– Да так, особо ничего, лишь только очередной рассказик.

– О, рассказ! Я склонен к пониманию малой прозы. А можете мне почитать?

– Да-а-а, – протянул уже я и выпалил быстро – конечно, могу.

Я начал читать ему свою писанину; взгляд его снова стал отрешённым, далёким. Закончив чтение, мы минуту-две молчали, потом он прервал тихое время молчания:

– Сойдёт. Немного отредактировать, а так – сойдёт.

Затем, призадумавшись на мгновение, продолжил:

– Я тебе предложу свои стихи, чтоб ты их напечатал, ну и поразмыслил немного в виде обзора. Что ты на это скажешь?