Дмитрий Гаун - Доля ангелов - Свобода сознания

Светлов снова подумал, и задал следующий вопрос:

– Допустим вы не ошибаетесь на счёт его намерений, но чем такой самосуд отличается от некой формы фашизма, когда вы – без суда решаете жить человеку или нет?

– Да причём тут фашизм? Мы – постоянно задаёмся вопросами, о справедливости применяемого насилия. Когда я в детстве лазил по чердакам, и забирал себе птенцов из гнёзд голубей, для того чтобы играть с ними, – не думая ни о птенцах, ни об их родителях, – я действительно был фашистом. И таковым оставался, пока не перестал воспринимать ситуацию только со «своей колокольни», не представляя страданий тех – чьими жизнями манипулировал, – просто опираясь на свои преимущественные физические возможности. В нашем же случае, мы осознанно мешаем существованию тех – кто по своей сути являются фашистами. Рецидивисты – насильники, не беспокоятся о тех, чьи страдания приносят им удовлетворение. Поэтому, не давая им возможность продолжать сеять несчастья – мы скорее выступаем в роли антифашистов. Мы, не развиваем страдания, а останавливаем тех – кто этому способствует, и при этом, стараемся даже насильникам – не причинять лишних страданий.

– А как Оля с Артёмом стали участвовать в этом?

– Возможно ты знаешь, что они росли без отца. И у меня больше не было детей. Так сложилось, что я стал своим племянникам – как отец. Принимал участие в их воспитании, образовании, вместе отдыхали на даче, ходили в походы, ездили на море. У нас очень близкие и тёплые отношения. Они работают в моей фирме, и являются наследниками всего, чем я владею. Непосредственное участие в данном проекте – Артёма, а потом и Оли, развилось постепенно. Трагедия моей семьи, оказала сильное влияние на их мировоззрение.

Прошу тебя Максим, не торопись осуждать нас. Ведь у тебя есть сестрёнка, представь, что какой-нибудь извращенец планирует насилие над ней, или другим ребёнком…

Светлов молча сидел, не зная как поступать.

Из двери с кодовым замком вышел Андрей со спортивной сумкой на плече, и спросил:

– Владимир Николаевич, если на сегодня всё, я пойду?

– Да, на сегодня всё, – ответил Доронин и, дождавшись, когда тот выйдет, продолжил: – Сам подумай, будь мы преступной организацией, разве рассказывал бы я тебе всё?

Этот, казалось бы – разумный довод в пользу доверия, произвёл обратный эффект, на уже было начинающего успокаиваться Максима. Он вспомнил, что Артём – не сомневаясь собирался напасть на него, и подумал, что теперь – является нежелательным свидетелем, от которого зависит свобода нескольких человек. Решив разобраться подробнее, Светлов сказал:

– Не обязательно же убивать, можно просто – ранить, ну например – сломав колено.

– Да, мы тоже постоянно думаем об этом. И пока, пришли к выводу о невыгодности такого решения – для обеих сторон конфликта. Во-первых, это либо – временно выводит преступника «из строя», либо – обрекает его на тяжелую инвалидность. Во-вторых, нас бы начали искать, в связи с возникновением уголовного дела о причинении тяжких телесных повреждений. И что касается – преступника, то что на его месте, ты бы предпочел: отягощённое инвалидностью и физическими страданиями – продолжение и без того неудовлетворительной жизни, или, чтобы – всё закончилось в один момент?

Знаешь Максим, мы даже рассматривали идею – о насильственной кастрации. Например: вырубить педофила в тихом месте, и вколоть ему средство – блокирующее сексуальные влечение и возможности. Но, пока не нашли достаточно эффективный препарат, гарантирующий достаточно длительный эффект. Да к тому же: переживание «такой неполноценности», с высокой долей вероятности, приведёт к большему озлоблению – «маниакально расстроенной личности», что может выразиться проявлением других форм насилия.

Слова Владимира Николаевича, вроде бы убедили Светлова в правильности их действий, но то, что – его любимая, периодически переходит запретную для всех грань – участвуя в убийствах, создавало в его душе – тяжело гнетущее состояние.

– Ладно, Максим, не буду больше убеждать на тебя. Хорошо подумай над тем что я сказал, прежде чем решать что-либо. Поеду домой, что-то давление поднялось, наверно погода поменяется, – и ушел.

– Если всё – иллюзия, снова становится актуален вопрос о Боге, «в каком виде» он существует, или его вообще нет? – спросил непонимающий Максим.