Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

– Молитвы – одна из немногих оставшихся у нас связей с творцом, – авторитетно заметил Эдгар. – Эти женщины такие беспокойные.

– Да, но что с тобой происходит? Раньше ты просто делал своё дело. Ты был… старался быть, словно – знаешь? – незаметным. Ты старался исчезнуть. Сейчас нет.

– Сейчас, наверное, нет, – подтвердил Эдгар. Вытянув губы трубочкой, он задумчиво сдул с носа Евы приземлившуюся туда пушинку. Девочка в ответ чихнула. – Дело в том, маленький чёртик, что я начинаю видеть. Ты сейчас спросишь: «что видеть?» Но я не смогу ответить так понятно. Начинаю видеть красоту. Раньше это было просто свечение души создания Господнего, что сочилось сквозь глаза – его можно рассмотреть в полнейшей темноте или когда тело лежит перед тобой, разверстое, разрезанное.

Эдгар отстранил девочку, показал рукой, как будто режет, как скальпелем, ей живот.

– Ну, да ты всё видела сама. Сейчас становится по-другому. Сейчас я словно присмотрелся, и вижу ниточки. Которые опутывают всё, всё в теле животного или человека. Словно ты засунул голову в пруд. Я мальчишкой так делал, да и сейчас, бывает, становится интересно – как там, на дне, жизнь? И видишь, как водоросли пронизывают воду. Замечаешь, что устроено там всё сообразно божьему замыслу и единственно правильным образом.

Ева подпрыгнула на месте – настолько ярким оказалось для неё ведение того, что только что описал Эдгар.

– А как они выглядят, эти нити?

– Как лучи солнца. Очень красивые. А свет души – будто тело этого самого солнца, только не такое яркое.

– Значит, вот что отвлекает тебя от дела, – задумчиво проговорила девочка.

Мгла влажно засопела в сгущающемся сумраке, из её ноздрей будто бы по одному вылетали и устраивались на небе созвездия. Тополя стояли вокруг чёрными недвижными громадами, завороженные этим зрелищем.

– Всё это прекрасно глазу. Но у камня есть и другая сторона, – великан повёл челюстью, как будто то, что он собирался сказать, упиралось и не желало выходить изо рта. – До того скользкая, что я опасаюсь на него вступать. Мои руки прикасаются к человеческому телу, мои пальцы знают дело, которое им следует сделать… Но я вижу эти благословенные нити, и вижу, как мой скальпель рассекает их вместе со всем остальным. Сшивая плоть, я оставляю эти нити лохмотьями висеть там, внутри. Это ранит меня так, что даже когда работа для стороннего глаза сделана хорошо, я печалюсь, – здесь голос великана опустился до шёпота. – А ведь я верю, что мог бы чинить и их тоже. Но Господь! Его работа! Наша, земная работа! Когда-то я думал, что чинить кости и поднимать людей на ноги – греховно, ибо Господь предусмотрел, что всё, что должно сращиваться и заживляться – сращивается и заживляется само по себе. Для нашего погрязшего во грехе века не должно быть жизни более, чем сорок-пятьдесят лет. Теперь я зашёл так далеко, как не мог даже представить несколько вёсен назад. Для меня, наверное, подготовлены в аду самые изощрённые пытки.

Эдгар сокрушённо покачал головой. Он намерено пытался загнать себя в бездну плохого настроения, но это не удавалось – девочка была почти уверена, что если сейчас присмотрится, то увидит в лучащихся его глазах то же самое маленькое солнце.

– Ты слишком много думаешь, – заявила Ева. – Ты очень странный. Иногда – часто, очень часто, – я думаю, что ты мог бы быть ребёнком… великанским ребёнком, конечно. Если великаны больше обычных людей, то и живут они, должно быть, долго. И долго взрослеют. Но потом ты начинаешь говорить такие вещи, какие ни за что не заведутся в голове ни одного ребёнка.

– Так что мне делать, маленькая, выпавшая из гнезда, птичка? Что ты посоветуешь?

Эдгар, похоже, готов был плакать от отчаяния, и Ева подумала, что её объяснения, наверное, даже частью не уложились в плоской голове. Оттуда, из-за этой толстой белой кожи, снова выглядывал малыш.

Ева сказала, протянув руки ладонями вниз и грея их над костром, сказала с таким бережным отношением к словам, которого никогда за собой не замечала. Да что там, – всё, что было сказано ей до этого, было просто бессмысленным ветром, и сейчас, подбирая по одному слова, боясь извратить и нарушить хрупкое чувство в глазах Эдгара, Ева это понимала.

– Если бы я видела всё, что видишь ты, и умела бы столько же, и обладала твоей силой, я бы научилась делать людей лучше! И не думала бы о… – девочка сделала большие глаза, бросила быстрый взгляд вверх, – о нём. Если ему будет неугодно всё происходящее, он сам тебя остановит.