Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

– Хорошая мысль, – признал Эдгар. Но, подумав, сказал: – Наверное, это невозможно. Иначе тогда о руке в животе было бы известно всем. Подумай, скольким беднягам в тюремных застенках вспарывают животы и обрекают таким образом на долгую смерть? А в битвах – сколькие погибают от того, что им выпускают кишки? Наверняка такой необычный предмет обрёл бы какую-нибудь известность. Давай-ка её сюда.

При втором, не таком беглом, взгляде, форма необычного органа не изменилась. Это совершенно точно была рука, покрытая коркой подсыхающей слизи. На пальцах, под тонкой белой кожей, чётко видны были суставы.

– Нет рисунков, – удивлённо произнёс Эдгар.

– Каких ещё рисунков?

– Рисунков на коже. Посмотри на пальцы… ну да ты сама знаешь, что там увидишь. У каждого человека кожа имеет определённую фактуру. А здесь ничего. Гладкая, как будто у червя.

Это, пожалуй, оказалось единственным, что обращало на себя внимание. Во всём остальном это была обыкновенная рука, которых у любого человека две штуки. С той стороны, где она была отрезана, выделялись уродливые синюшные вены и торчал обломок косточки.

Эдгар отстранился, закрыл глаза и сглотнул.

– Мы не будем её зарывать. Я чувствую… предчувствую, что эта рука означает нечто очень важное. Нам нужно её сохранить. Вот что мы сделаем. Мы погрузим её в винный раствор. У меня как раз найдётся подходящая ёмкость. А раствор можно получить, если развести соль небольшим количеством воды и большим – крепкого вина.

– Где мы возьмём столько соли? – спросила Ева.

Великану, судя по всему, нужно было её немало.

Соль всегда была дорогой, и в блюда мать клала её буквально по щепотке. Ева соскучилась по соли: то, что получалось у неё на костре, не всегда можно было есть не посолив. Но Эдгар съедал всё, не моргнув глазом. Он вполне мог питаться в лесу пищей любого дикого зверя, травоядного ли, или, может, даже плотоядного. Ева ни разу не видела, чтобы он ел сырое мясо, но почему-то девочке казалось, что Эдгар не привередлив в еде. То есть совсем не привередлив.

– Может быть, завтра купим на каком-нибудь рынке, – сказал он, всё ещё разглядывая руку и зачем-то пересчитывая на ней пальцы. – У тебя остались ещё эти глупые медные кругляши?

Ева кивнула. Деньги, за которые Эдгар поневоле продавал своё цирюльничье мастерство, она почти не тратила. Другое дело – и оба они это понимали – чтобы найти рынок, они должны для начала найти достаточно большой город, а его в ближайшее время на пути не предвиделось.

Они могли также выйти на тракт и встретить какого-нибудь проезжающего торговца, но когда ты путешествуешь не дорогами, а направлениями – это не так-то легко. В этом, пожалуй, единственный недостаток такой разновидности путешествий. Ну, ещё и в том, что тропа, которой ты пробираешься через лес, может запросто исчезнуть из-под твоих колёс.

– Что ж, есть ещё один способ.

Эдгар по-хозяйски огляделся.

– Кажется, вон там орешник… нарви мне его веточек, тех, что посуше.

Ева исполнила его поручение, но Эдгар, к её удивлению, бросил их в костёр.

– Завтра у нас будет соль, – сказал он. – Это один из небольших лесных секретов, которые узнаешь, если долго соприкасаешься с природой.

Когда ветки прогорели, он собрал золу и сварил её в котелке, залив небольшим количеством воды. Ева, до последнего ожидавшая волшебного действа, к тому времени уже клевала носом. Так и заснула она возле остывающих углей, и великан, подняв девочку на руки, отнёс её в повозку.

С рассветом Эдгар, кажется, немало удивился, что из города за ними никто не пришёл.

– У злоупотребляющих вином от радушия до агрессии всего полшага, – сказал он девочке. – И на этих полшага человека может подвинуть всё что угодно, в том числе и другой человек.

– Какой ещё человек? – спросила, безуспешно пытаясь проковырять в глазах щелочки, Ева.

На это Эдгар ничего не ответил. Он слил солёную воду с пеплом в глиняную склянку с крепким вином, поместил туда вчерашний их трофей и накрепко закрыл пробкой.

– Главное, чтобы туда не поступал воздух, – сказал он. – Тогда рука сохранится такая, какая есть. Не знаю зачем, но есть предчувствие, будто она нам ещё пригодится.

Тронулись в путь. День прошёл без особенных происшествий, а вечером, во время ставшей уже традиционной беседы за приготовлением пищи, Эдгар сказал:

– То, что мы сделали, то, что мы проникли в человеческую брюшину… такое ещё никому не позволялось. Все… даже великие врачи, те, кто сидит в университетах и несёт свет знаний остальным, те, кто пишет великие медицинские труды, все они на самом деле проводят операции лишь в собственном уме. Да ещё над свиными телами, которые считаются подобными человеку… – великан помолчал, растерянно моргая. – Ну, не будем возводить хулу на достойных учителей, если, конечно, среди ныне живущих есть достойные.