Грег Гифьюн - Дикари. Дети хаоса

«Я на берегу, – подумал он. – Я… живой… Я… господи… я… я на берегу!»

Он чувствовал песчинки во рту, ощущал, как они скрипят на зубах и щекочут язык, колют щеки и лезут в глаза. Насколько он мог судить, боль не утихла, но ощущение движения исчезло, грудь больше не сдавливает, дышится легко. И он не тонет. Но не успел Даллас подумать, как некая сила в окружающей темноте вновь потянула его в бездну мрака и отчаяния.

Когда накатила безысходность, Даллас мог лишь надеяться и молиться, что действительно добрался до берега – что казалось невозможным в его ситуации. И что ощущения, которые он испытывает, – не уловки сознания, они не стараются отвлечь, пока океан заглатывает его и тянет в глубины, из которых нет спасения. Может, его чувства есть просто галлюцинации умирающего разума. Если так, то он все еще болтается в бушующем океане и, вероятно, уже умер. Но если все вокруг реально, тогда, возможно, у него есть шанс. Слабый, но тем не менее шанс.

Даллас моргнул. Несмотря на жжение в глазах от песка и соленой воды, теперь он мог видеть, но из-за крайне размытого зрения и кромешной ночной темноты у него сильно закружилась голова. Он уперся руками в песок и почувствовал под ладонями твердь. Он закашлялся, выблевал морскую воду, затем снова впал в забытье или нечто подобное.

И оказался там, во тьме.

Сны о яростной борьбе вопиют ему из темноты, его тело извивается и бьется в слепой панике, так как всякое чувство ориентации утрачено. Он в воде, у самой поверхности, и погружается в бездонный лабиринт океана. Давлением его тянет вниз, все звуки превращаются в жуткие отголоски и стоны. Несмотря на жжение, он пытается открыть глаза и отчаянно ищет выход. А затем, так же внезапно, всплывает. Его тело выныривает на поверхность, такое же ничтожное и бесполезное, как и мусор в воде рядом с ним. Он пытается звать на помощь, но у него вылетает лишь сдавленный хрип, когда морская вода безжалостно устремляется в рот и заливает горло. Он борется с могучими волнами и бурным океаном, пытается хоть как-то сориентироваться, но он потерялся в ночи, в шторме, в бушующем море. Его крутит как волчок, то он глотает морскую воду, то хватает ртом воздух. Нет ни верха, ни низа, ни спереди, ни сзади – ничего. Лишь громады волн и тьма вокруг, волны проглатывают его, засасывают, затыкают ему рот, а ветер свистит в ушах, и далеко в ночи звучат раскаты грома.

А еще ему снятся молнии. Зазубренные копья, они не похожи на те, что он видел до этого. Яркие и огромные, как спецэффекты из голливудского блокбастера. Они с треском раскалывают небо огромными вилами, и он благодарен за это, ибо теперь знает, где небо, что вверху, а что внизу. Но легкие не перестают бороться, ему по-прежнему не хватает воздуха. Океан поглощает, заполняет его. Становится с ним одним целым. Сильный пожирает слабого. «Я умираю, – думает он. – Я умру жестокой смертью, в этом месте, в эту ночь».

Некоторое время спустя вода вернула его в чувство. А может, солнце. Он не был уверен, что именно, и ему было все равно. Он знал лишь, что уже не спит, а значит, жив. И когда Даллас поднял голову с горячего песка и прищурился от неожиданной яркости дневного света, то понял, что прошлая ночь ему не приснилась. Все это произошло на самом деле. Яхта действительно затонула во время шторма. Он вместе с остальными спрыгнул в воду, и все, кроме одного из них, члена экипажа по имени Дэвис, добрались до плота. Из восьми человек на плоту умещалось лишь шестеро, а значит, двоим нужно было постоянно плыть рядом, держась за борт. Кроме того, капитан был ранен и не мог двигаться, остальным же приходилось меняться; в мучительные дни и кажущиеся бесконечными ночи они пытались выжить изо всех сил. Три дня и три ночи они дрейфовали в Тихом океане. Не видели ни полоски земли, ни самолетов, ни спасательных судов. А затем налетел очередной шторм и опрокинул плот. Даллас был уверен, что погибнет, но он выжил, его выбросило на какой-то берег.

Он закряхтел и попытался шевельнуть пальцами рук, затем кистями, а потом и руками полностью. Мышцы отвердели и болели, но двигать руками он мог довольно свободно. Затем Даллас пошевелил пальцами ног и ступнями, и наконец ногами полностью. Опять же, кроме боли в мышцах, каких-либо серьезных повреждений он не почувствовал. Но когда попытался подняться на четвереньки, будто отжимается, у него снова заболело, как прошлой ночью. Резкая и острая боль пронзила грудь изнутри. Легкие горели, жгучая боль поднялась к плечам и шее. Он ударился обо что-то твердое и мог лишь надеяться, что в груди ничего не сломано и не повреждено. Даллас вдохнул, сперва неглубоко, а потом чуть поглубже. Когда он вдохнул полной грудью, боль стала невыносимой. Несколько лет назад Даллас переболел пневмонией, и, хотя он знал, что это не она, ощущения были похожими. Он закашлялся. В горле и в легких жгло. Стараясь не обращать на это внимания, Даллас пополз по пляжу прочь от воды. Обессилев, перевернулся на спину. Полежал немного, дышал глубоко, не обращая внимания на боль.