Эркман-Шатриан - Сборник Рейнские рассказы

- Если вы сделаете один шаг, - сказал я ему, дотрагиваясь рукой до эфеса шпаги, - я вас убью, как собаку!.. Вы негодяй... Вы убили Дютертра... Я находился в амфитеатре, я все слышал... Не отпирайтесь! Ваше поведение по отношению к этой женщине - гнусно... Французскому офицеру спуститься на такую ступень позора!... Слушайте: я должен бы вас предать правосудию... но ваше бесчестье отразилось бы на всех нас... Если у вас осталось немного сердца... убейте себя!.. Я даю вам времени до завтра. Завтра, в семь часов, если я застану вас живым, я сам отведу вас к коменданту.

Сказав все это, я ушел, не дожидаясь ответа, и побежал, чтобы отдать часовому приказание ни в каком случае не выпускать лейтенанта Кастаньяка из госпиталя; привратнику я велел быть особенно бдительным, сказав, что на его ответственность падёт все то, что может произойти в случае его небрежности или послабления. Потом я преспокойно направился в наш пaнcион, как если бы ничего не произошло. Я был даже веселее, чем обыкновенно, и продлил свой обед за восемь часов.

С тех пор как у меня было вещественное доказательство преступления Кастаньяка, я чувствовал себя безжалостным. Раймонд взывал к мести.

После обеда я отправился к одному торговцу камедью; там я купил насмоленный факел, в том роде, какие носят наши спаги [3] Спаги (фр. Spahi) — род лёгкой кавалерии, входивший в состав французской армии. при ночных шествиях; затем, вернувшись в госпиталь, я прямо спустился в амфитеатр, тщательно заперев дверь на два поворота.

Голос муэдзина объявил тогда десятый час, мечети были пусты, ночь - глубока.

Я уселся у окна вдыхать теплые порывы ветерка, отдаваясь грезам, бывшим мне столь дорогими когда-то. Сколько страданий, сколько беспокойств испытал я в эти две недели: во всем моем прошлом существовании не было ничего им подобного; мне казалось, что я ускользнул из костей духа мрака и наслаждаюсь вновь полученной свободой.

Так проходило время; дозор уже дважды сменил часовых, как вдруг быстрые крадущиеся шаги послышались по лестнице. Сухой удар раздался у двери.

Я не ответил.

Чья-то дрожащая рука стала искать ключа.

"Это Кастаньяк", - сказал я себе в волнении.

Прошли две секунды.

- Откройте! - послышалось снаружи.

Я не ошибся, то был он!

За дверью прислушались, потом плечом попытались пошатнуть тяжелую дубовую дверь.

Наступило молчанье... Кто-то снова стал прислушиваться... Я стоял неподвижно... сдерживая дыхание... На ступеньки что-то бросили...

Шаги удалились.

Я только что избежал смерти.

Но что будет дальше?

Опасаясь нового, более решительного покушения, я опустил оба засова, делавшие из амфитеатра настоящую тюрьму.

Это было бесполезно, так как, сев опять на свое место, я увидел, что тень Кастаньяка подвигалась по куртине. Луна, поднявшаяся со стороны города, отбрасывала тень госпиталя над пропастью. Кое-какие редкие звезды блистали на горизонте; ни малейшего дыхания ветра не колебало воздуха.

Перед тем как пуститься по опасной дороге, старый вояка остановился, посмотрев на мое окно.

Он колебался долго.

Спустя четверть часа он сделал первый шаг; спускаясь, он прижимался спиной к стене. Он дошел до середины покатости и уже, вероятно, льстил себя надеждой достичь ската, спускавшегося к Касбе; тут бросил я ему смертный приговор:

- Раймонд, куда ты идешь?

Но, потому ли, что он был приготовлен ко всему, или потому, что он обладал большим хладнокровием, чем его жертва, негодяй не двинулся с места и ответил мне с насмешливым хохотом:

- Ага! Вы - здесь, доктор; я это подозревал. Подождите, я вернусь; нам нужно посчитаться с вами.

Тут я зажёг свой факел и протянул его над пропастью.

- Слишком поздно! - воскликнул я. - Смотри, негодяй, вот твоя могила!

И бесконечные выступы пропасти, с их черными блестящими скалами, усеянными дикими смоковницами, осветились до глубины долины. То было величественное зрелище: белый свет смолы, спускаясь с выступа на выступ между скал, качал в пустоте их огромные тени; казалось, он пронизывал мрак до последней глубины.

Я сам был потрясён, я отступил на шаг, как бы охваченный головокружением.

Но он... он, которого отделяла от бездны лишь ширина кирпича, какой ужас должен был поразить его!

Его колени подкосились... его руки уцепились за стену... Я снова приблизился... огромная летучая мышь, спугнутая светом, зачертила свои мрачные круги вокруг гигантских стен, похожая на черную крысу с угловатыми крыльями, плавающую в пламени... а вдали... совсем вдали волны Рюммеля засверкали в безбрежности.