Александр Иванин - Живые в эпоху мёртвых. Дилогия

А что делать ей дальше? Если узнают, что она хозяйка и повелительница рабов в их с Кощеем усадьбе, то военные ее казнят. Какой смысл тогда было прятаться и бороться за свою жизнь?

Нет. Ее никто не узнает. Она сняла с себя все украшения, разорвала и вытащила из-под одежды дорогое обгаженное белье. Оторвала длинный подол своего платья. Дольше всего Виолетта обрезала тупыми ножницами свои великолепные волосы, бесчувственные руки едва двигались. Практически до четырнадцати лет ее стригли под мальчика. А ей так хотелось, чтобы у нее были длинные волосы, как у принцессы. С четырнадцати лет она волосы не стригла вообще, только подравнивала кончики отросших локонов. Виолетта гордилась своими волосами, а сейчас она расставалась с ними. Волосы она жалела сильнее всего остального: шмоток и побрякушек, дорогого шелкового белья. Но так было нужно.

— Помогите! Помогите!!! Я живая! — закричала она изо всех сил.

Резкие окрики, влетающие внутрь фургона рикошетили от оббитых грязным металлом стен, и сливались во что-но непонятно и пугающее. От нее что-то требовали, но она ничего не могла понять. Если она что-нибудь сделает неправильно, то ее убьют. Тогда погибнет ее малыш, а он должен жить. Она сделает все, что от нее потребуют, чтобы он жил.

Виолетта опустилась на колени и подняла руки вверх, вытянув их как можно выше, на сколько смогла. Голоса с улицы стали уже более спокойными. Может она смогла угадать их приказы?

В лицо ударил нестерпимо яркий сет. Казалось, что луч фонаря пытается выжечь у нее глаза и мозг. Глаза плотно зажмурились сами собой. Испугавшись еще больше, Виолетта снова закричала:

— Не убивайте меня. Я прошу вас! Я живая. Я все сделаю. Только не убивайте! — голос предательски сипел и срывался.

Она совершенно сорвала голос, пока пыталась удержать крышку спасительного ящика.

Ей не хотелось верить, что жизнь ее малыша кончится, еще не начавшись, вот так среди вонючего фургона, залитого кровью погибших женщин.

Она услышала, как лязгнул металл, и ноги в тяжелых ботинках затопали в ее сторону. Затем шаг раздвоился. Виолетта не сразу поняла, что к ней идут двое, а не один человек.

Яркий луч фонаря продолжал жечь нестерпимым светом. Перед закрытыми глазами полыхало кровавое зарево. Свет проникал через плотно сжатые веки и въедался в глазные яблоки подобно жгучей кислоте. Вдруг свет исчез, ей на голову отдели плотный черный мешок. Ее руки завели за спину, и запястья почувствовали знакомое ощущение затягивающейся петли.

Виолетту подняли с колен и понесли, не давая ногами касаться пола фургона. Её как ребенка передали из рук в руки навстречу яркому солнцу. Мешок был слишком темным, чтобы увидеть ее свет, но ласковое солнечное тепло погладило ее по озябшему телу.

Виолетта чувствовала, что ее куда-то тащат. Прохлада сменившая ласковое тепло подсказала ей, что ее занесли в какое-то здание. Наконец она ощутила под ногами пол холодный и гладкий как стекло. Она почувствовала, как на ней режут одежду. Треск распускаемой ткани проникал через плотный мешок сразу внутрь ее головы.

Чьи-то холодные руки стали ощупывать ее тело. Ее вертели как тушку курицы на базаре, стремясь разглядеть со всех сторон. Наконец ей развязали руки и сняли мешок с головы. Но проверка на этом не закончилась. Высокий строгий мужчина в мотоциклетном шлеме и странном костюме из плотной ткани с нашитыми пластмассовыми щитками внимательно осмотрел ее голову в поисках укусов и ранений. Предосторожность не была лишней, они боялись, что ее укусили.

Перед глазами плавали красные и оранжевые пятна. Зрение восстанавливалось, но медленно. Наконец Виолетта разглядела, что она стоит перед зеркалом совершенно голая. Целлюлитные бедра, громадный живот в растяжках и набухшие бурдюки грудей выглядели уродливо и гротескно. Она ненавидела себя такую.

Виолетта находилась в очень светлой комнате в которой все стены, пол и потолок были выложены белой кафельной плиткой. Она больше напоминала операционную с обилием всевозможной техники, столами и специальными креслами.

— Чисто. Множественные гематомы. Подозрение на легкое сотрясение головного мозга. То, что она беременная на последнем сроке — это сами видите. Есть ссадины и царапины. Ее лучше в карантин отправить. Может и обойдется, — сказал обследовавший ее человек в странном костюме.

— Похвально. Присядьте барышня.

Голос донесся из-за ее спины. Человек в костюме помог ей развернуться и сесть на вертлявый неудобный стул. Теперь она оказалась перед мужчиной и двумя женщинами, сидящими за длинным белым столом. По обеим сторонам расположились угрюмые молодые охранники с автоматами.