Александр Мансуров - Живые в мире мёртвых

Перебить их всех. Вот чего мне действительно хочется. Взять в руки автомат и перестрелять всех этих тварей. Всех до одной… Чтоб моя дочь наконец смогла без опаски выйти на улицу и погулять. Прокатиться на своём трехколесном велосипеде, покачаться на качели, поиграть в песочнице.

Увы, автомата у меня нет. Да и не помог бы он. Ведь были они у армии и полиции. И не только автоматы… И что? Где теперь все эти бравые защитники? Где все они? Сдохли, разбежались или сидят по своим военным городкам и базам. А может, обеспечивают охрану избранным или стратегически важным объектам? Наплевать на них.

Мы одни. Я, моя жена Ирина и наша маленькая дочь Саша. Нам неоткуда ждать помощь и не на кого надеяться. Нет, не так. Мне не на кого надеяться, а они – мои девчонки, надеются на меня. Я должен их защитить и спасти.

Послезавтра будет два месяца, как мы безвылазно сидим в своей квартире. Два долбанных месяца! В маленькой двухкомнатной квартире! С ума сойти. Первый этаж, центр города. Плотно задёрнутые шторы. Всегда закрытые форточки. Нет электричества, нет воды, нет газа. На улице жарит солнце и воняет мертвечиной. Дома невозможная духота. Запас воды подходит к концу, а вот еды полно. Хватит ещё на месяц, а то и более. Когда перестал поступать газ, я соорудил в ванной нечто наподобие печи. Дым уходит в вентиляционною трубу. На решётке, снятой с плиты, стоит кастрюля. Сама решётка упирается в стенки ванны враспор (удачно подошла, как раз по размерам). Под решёткой – очаг. На дрова идёт разобранная мебель и книги. Разводим костерок и быстро что-нибудь варим: рис, макароны, гречку или ещё чего. Добавляем консервы. Сначала клали две, теперь только одну. Их осталось совсем чуть-чуть.

Самыми тяжёлыми были первые две недели. В первую за окном постоянно кого-то жрали. Душераздирающие крики, стрельба, вой сирен. Сашка пугалась, плакала, обнимала меня, утыкалась лицом мне в грудь. Я гладил её по голове и говорил успокаивающие вещи. Что злодеи далеко, что до нас они не доберутся, что я не дам её в обиду, что скоро всё закончится. А рядом сидела жена и тоже прижималась ко мне. И тоже меня слушала. Так мы и сидели все вместе.

На второй неделе звуки с улицы стали стихать. Зато потянуло таким тяжёлым смрадом, что пришлось забыть о форточках. Раньше мы их открывали, чтоб запустить в квартиру хоть немного свежего воздуха. Благо, решётки на окнах – память о лихих 90, да и вообще специфика Российской жизни, сводили вероятность любых неприятностей к нулю. Не будь их, я бы, конечно, не стал так рисковать.

Но всё. Теперь форточки остались в прошлом, как и многое другое.

Последующие недели слились в мучительное ожидание. Ожидание чуда, спасения. Появления крутых, увешанных амуницией, обученных спецназовцев, пришедших нас спасти. Но увы, никто не появлялся. Пустые дни, наполненные лишь духотой и переживаниями, текли один за другим. И с каждым таким днём становилось всё невыносимей.

– Папа, ты их всех убьёшь?– Саша обхватила меня за шею и доверчиво заглянула в глаза, тем самым выведя меня из размышлений. Я улыбнулся ей, погладил по голове. Потом не удержался и обнял, словно стараясь спрятать её в своих объятьях. Она не противилась, наоборот, прижалась ко мне ещё сильней. Папа самый сильный и смелый. Он всё знает и никого не боится. Ведь в самом начале, когда было особенно жутко, папа обещал, что всё будет хорошо, и вот крики стихли, и действительно ничего плохого не случилось. Так что с ним можно не бояться! Он защитит и прогонит монстров. И вообще всё плохое.

– Нет, милая. Всех не убью. Их слишком много, – я посмотрел на жену. Ирина ответила мне полным грусти взглядом. За эти два месяца она осунулась, исхудала, под глазами пролегли тени.

– Милая, поиграй немножко. Мы с мамой пойдём на кухню, поговорим.

– Холошо.

– ХоРошо, – машинально поправил я, выделив букву Р.

Сашка, как обычно, сделала вид, что не слышит и, соскочив на пол, полезла в угол, где в большой пластиковой коробке лежали её игрушки.

Мы с Ириной некоторое время смотрели, как она деловито достаёт и раскладывает по полу машинки, кубики, куколки и прочие детские радости, при этом что-то весело приговаривая себе под нос.

Сейчас она была счастлива. Мама с папой рядом, в руках любимые игрушки, утром мама угостила её шоколадной конфетой. Значит, всё хорошо. А то, что за окном бродят ожившие мертвецы, жаждущие плоти, то, что цивилизация, которую мы знали, безвозвратно погибла, и даже то, что конфета была последней – всё это её не касается. Со всем этим разберутся папа с мамой… Эх, как я ей завидую.