Жан Рэ - Точная Формула Кошмара

— Увы, господин доктор, свершилась непростительная ошибка. Блюдо стоит много больше.

Он вытащил кожаный кошель с медными застежками: блеснула хищная ослепительная усмешка золота. Потом внимательно посмотрел на меня.

— Если достанете что-нибудь из того же источника… я хочу сказать, вещи подобного рода…

Понятная оговорка. Очевидно, антиквар не пренебрегал скупкой краденого. Я сделал вид, что задумался.

— Видите ли, один мой друг, весьма сведущий коллекционер, попал в трудное положение — необходимо заплатить срочные долги. Поэтому он решил кое-что продать из своей коллекции. Разумеется, ему неудобно заниматься этим самому. Он скромный кабинетный человек, и без того расстроенный тем, что пришлось потревожить собрание. Я вызвался ему помочь и, по возможности, уберечь от волнений, связанных с продажей вещей.

Гокель согласно и радостно кивал. Казалось, он был в восторге от моего великодушия.

— Это называется святым словом «дружба». Ах, господин доктор, я перечитаю сегодня вечером De Amicitia [15] О дружбе ( лат. ). Цицерона с двойной радостью. Знаете, мне хочется быть для вас таким же другом, каким вы стали для удрученного коллекционера. Я куплю все, что ваш друг пожелает предложить, и заплачу столько, чтобы хватило и на вашу долю.

Здесь меня одолело любопытство.

— Я не удосужился рассмотреть блюдо. Во-первых, это меня не касается, и потом, я ведь не знаток. Византийская работа, не так ли?

Озадаченный Гокель почесал подбородок.

— Как вам сказать… Трудно определить достоверно. Византийская? Да, возможно… Необходимо детальное изучение. Но главное, — закончил он деловито, — эту вещь купят, и купят с удовольствием.

И через минуту добавил тоном, исключающим всякую гадательную болтовню:

— Это главное для нас с вами… ну и, конечно, для вашего друга.

Поздно вечером я провожал Аниту по голубым лунным улицам до Голландской набережной, до ее потонувшего в сирени домика.

Теперь надо рассказать, как мне досталось это блюдо, проданное столь странным способом. Блюдо, благодаря которому мне довелось провожать самую божественную девушку в мире.

Дверь открылась в длинный коридор. Я прошел по каменным плитам, сообразуясь с неверным светом большого треснутого окна. Первое впечатление от обители фламандских бегинок усилилось, когда я попал в просторную кухню со сводчатым потолком, где пахло мастикой и стояла простая, добротная мебель.

Это зрелище так успокоило меня, что я довольно громко воззвал:

— Эй! Есть кто-нибудь наверху?

Гулкий резонанс, никакого ответа, никакого присутствия.

Должен сознаться, меня ничуть не удивило молчание и безлюдье дома, словно я нечто подобное ожидал.

Более того: с тех пор как я заметил существование таинственной улочки, мысли о возможных обитателях мне и в голову не приходили.

И тем не менее я вел себя как ночной грабитель, хотя и не соблюдал ни малейших предосторожностей: без стеснения рвал на себя ящики, где хранился скудный запас салфеток и скатертей, свободно ходил по комнатам, не опасаясь шума собственных шагов.

И повсюду лишь самая необходимая утварь, самая простая мебель. Строгий, почти монастырский уклад. Радовала глаз лишь великолепная дубовая лестница, которая…

Нет, здесь все-таки был повод для удивления.

Эта лестница никуда не вела.

Верхние ступени примыкали к стене столь естественно, что, казалось, за каменной преградой лестница продолжала свое восхождение.

Матовые стекла потолочных витражей рассеивали сияние цвета слоновой кости. Вдруг мне представился на стене безобразный, неопределенный, ломаный силуэт. Приглядевшись внимательней, я понял, что это лишь прихотливый прочерк трещин на штукатурке, аналогичный монстрам, которые иногда рождаются в облаках или на узорах занавесей. Впрочем, это недолго тревожило меня: повернув голову еще раз, я не увидел ничего, кроме хаотически разбегающихся линий.

Я вернулся в кухню и подошел к забранному решеткой окну: ничего. Темный квадратный дворик меж огромных замшелых стен.

Блюдо на серванте привлекло мое внимание. Может быть, за него хоть что-нибудь дадут? Со вздохом я засунул его под пальто.

Разочарование, досада, злоба. Такое чувство, словно разбил копилку ребенка или залез в старухин чулок.

Я пошел искать Гокеля, антиквара.

Три дома. Совершенно одинаковые. И в каждом доме — чистая кухня, тусклая мебель, бледный холодный сумрак, полное спокойствие и нелепая лестница, уходящая в нелепую стену. И в каждом — блюдо, украшенное чеканкой, подсвечники… идентичные.