– Слышь, налей мне чего-нибудь, – прохрипел басом плотного телосложения коренастый мужик. Его сморщенный лоб и поджатые губы указывали на ту же апатию от существования, которую испытывал и бармен.
– Держи, друг, – Тимофей подтолкнул к одинокому человеку стакан с недорогим виски.
Получив в знак благодарности кивок головы, бармен убрал в кассу протянутые банкноты. Выпитый одним махом виски не разгладил лоб мужика. Но губы перестали быть сжатыми тонкой линией. Подобревший он побрел вглубь зала, пытаясь найти на вечер ту, что также разочаровалась в жизни и самой себе. Настолько, что риск провести время с незнакомцем растворялся в ощущении тоски.
Доходить до такого уровня отчаяния Тимофею не хотелось. Не пожелал бы он увидеть и рыжеволосую девушку на месте того, кто выходит в двери бара под руку с кем-то таким же одиноким и разуверившимся в будущем.
Почти родные стены произвели умиротворяющее воздействие. И пускай это был не дом в классическом понимании этого слова, но здесь она нашла пристанище. За несколько месяцев студия стала единственным кусочком огромного мира, где можно было укрыться от невзгод и уединиться. От всех. Впрочем, никто и не пытался нарушить её одиночество. Для художника быть позабытым не самое худшее. Гораздо хуже никогда не заявить о своем таланте.
Ада опасливо посмотрела на пустой холст, на котором отсутствовали штрихи идеи. До приступа, загнавшего её на операционный стол, вдохновение валялось в обмороке от истощения. Она боялась, что после больницы оно тем более откажется подавать признаки жизни. Но нет. При виде белого холста перед глазами заиграли силуэты. Те самые, которые следовало припечатать кистью к бумаге.
По студии пронесся первый аккорд любимой музыкальной композиции, под которую Аде хотелось творить. И он показался не таким уж приятным. Поразившись неожиданному ощущению, она решила прослушать свою скромную коллекцию саундтреков, силясь определить, какой из них вызовет отклик. Её вкус разительно поменялся. Нью-эйдж, ранее вызывавший желание заткнуть уши, произвел приятное впечатление. Углубляться в поиски причин, побудивших сменить музыкальные предпочтения, не возникало желания. Ада торопилась приступить к занятию более важному.
На холсте уверенно появлялись аккуратные линии, превращавшиеся в силуэты, спрятанные в туманной дымке. Техника исполнения рисунка подверглась коррекции. Хуже не стала. Но теперь предыдущие картины из коллекции смотрелись обособленными. И уступали новой.
Усевшись на полу, она закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки и определить дальнейший ход своих действий. Ада внимательно посмотрела на две картины, стоявшие рядом друг с другом. Определенно та, которую она написала последней, была лучше. Это означало, что создание коллекции придется начинать сначала. Впереди её ждали несколько месяцев упорного труда. Либо же она могла сделать ставку на те картины, что имелись, и проиграть. На фоне последней они смотрелись как жалкая подделка.
«Да, что со мной творится?»: Ада закричала в тишину. Ей так хотелось получить ответ. От кого-то, пускай даже невидимого.
На мониторе появлялись коды, объединенные общей тезой – тревога. Состояние погруженной не было опасным для её земного тела. Был затронут более глубокий уровень. И никто не решался прогнозировать исход ситуации.
Смотритель скрупулезно фиксировал в блокноте ежедневные показания с мониторов. Значение ни одного кода он не понимал. Неясным становилось его дальнейшее участие в данном проекте. Погруженная должна была продолжать свой путь на земле. Следовательно, и он должен был находиться рядом. Но что делать с происходившим сбоем в персональной программе, не имел представления. Впрочем, и ответственные за программу персоны также пребывали в неведении. Он не верил им. На протяжении стольких веков им приходилось решать многочисленные задачи и вероятность того, что среди них могла иметься аналогичная, была велика. Они не хотели облегчать ему задачу. В принципе таковое право у них имелось. Ему же следовало успокоиться и просто наблюдать. Так будто ничего не происходит. Погруженная действует. Он фиксирует.
Но отчего-то на душе становилось муторно. Самому себе он казался беспомощным и бесполезным.
Зимние месяцы пролетели заметно, но быстро. Как снежинки. Их хватило на создание коллекции картин. «Силуэты в тумане» внесли в каталог работ, представленных в главной галерее города. Создательница картин, вызвавших шумиху, спокойно восприняла массированный штурм журналистами и приверженцами бомонда, желающими завести модное знакомство. С таким же безразличием она реагировала на собственные фотографии в ряде журналов. Статьи, в центре которых она фигурировала, Ада постаралась прочесть мельком, чтобы не расстроиться критикой, тем более перед поездкой в Лондон, куда её с картинами пригласил владелец Арт-холла. Предстоящее событие обдавало дрожью тело. Она мечтала о славе, но не задумывалась о таком аспекте как пристальное внимание непосредственно к ней лично. Считавшая саму себя обычной и может даже невзрачной, Ада посмотрела на себя глазами ценителей искусства. И вспомнила слова матери, настойчиво убеждавшей её в наличии красоты. Ей бы не помешала поддержка близких, но опасаясь снова ворваться в гущу конфликта, обосновавшегося в квартире семейства, решила не спешить с визитом. Тем более перед поездкой в Англию.
Читать дальше