Ирина Сергеевна Молчанова - Антиада

Его погруженная не имела ничего кроме таланта. И она держалась за него, как за ориентир по жизни. Она шла, не зная пути. Не боялась. Не жаловалась. Да, собственно и некому было стенать на тяжелую судьбу. Та действительно было непростой.

Ему нравилось наблюдать за ней. Точнее за её земным образом. Чрезмерно худая с вьющимися рыжими волосами, она часами рисовала силуэты, придавая им характеры и наделяя их движениями. Она писала целые истории. Но чтобы их прочесть другим людям требовалось особое видение жизни.

А сейчас она лежала под капельницами. Опасность отступила, и она продолжит свое земное существование. Вместе с ней он продолжит вникать в суть того, что значит быть человеком.

Пожилой врач спокойно вводил в курс дела пациентку, самочувствие которой позволяло вести с ней беседу. На все ещё бледном лице молодой женщины не проскакивало даже секундного испуга.

– К сожалению, вы тяжело перенесли наркоз. Клиническая смерть не была зафиксирована, но ваше состояние было достаточно близким к таковой. По поводу язвы желудка вам следует относиться к себе с большим вниманием. Не думаю, что вы допустите подобное.

– Спасибо, доктор, что спасли, – казалось, что Ада пропустила мимо ушей информацию о сближении со смертью на операционном столе.

– О, моя милая, вы не были на краю смерти, но да, состояние вашего здоровья на момент поступления в больницу оставляло желать лучшего. Что ж, прошу придерживаться моих рекомендаций, вам их дадут при выписке.

– Уверенна, что многим вам обязана.

– Мой долг спасать вас, не желающих правильно питаться, – изрядно утомленный возрастом человек засмеялся, силясь придать бодрости духа пациентке, и покинул палату.

Вспоминая испытанное во время выхода из наркоза, Ада задумалась над ощущением себя, но вне тела. Она не задумывалась о жизни после смерти, полагая, что все это попытки служителей религиозных организаций успокоить людей и избежать всеобщей паники от осознания конца земного пребывания, как финальной точки в самовосприятии. Она имела доказательство, что после отделения от тела сознание не перестает быть собой. А может это и есть душа? Значит, восприятие себя самого в любом состоянии и есть ощущением души? А если, есть душа, следовательно, смерть не означает конца жизни. Аде стало не по себе от этих размышлений. Но забыть об испытанном, означало пренебречь удивительным шансом воспринять жизнь, глубже дозволенного. Возможно, то, с чем она столкнулась поможет ей жить спокойно и не утрачивая надежды. Но верить в то, что она пережила, как в истинное указание на продолжение жизни вне тела, было бы ошибочно, так как такое ощущение мог спровоцировать какой-нибудь препарат или, в конце концов, нехватка воздуха. От этого довода логики стало грустно. Она пожалела, что решилась дать волю рациональному мышлению. Верить в существование души куда приятнее, чем двигаться навстречу неизбежности, подозревая, что в конце просто погаснет свет.

Страх цеплялся за неё так, словно сам чего-то опасался. Годами она старалась от него отделаться. Ничего не помогало. С шестнадцати лет она познакомилась со всеми психотерапевтами города. Ночами занимала линию «Телефона доверия», посвящая безликих незнакомцев в свои самые жуткие тайны и страхи. Больше всего ей хотелось жить, как все её сверстницы, но она так не умела. Сперва успокоительное заглушало тревогу, затем потребовалось кое-что посерьезнее, чтобы глушить иррациональный бред, сковывающий тело.

Попав в плен наркотической зависимости, она расписалась в собственной неполноценности. Разрушила семью. Дом превратился в маленькое медицинское заведение, где лишенных связи с реальностью держат под контролем. И это не заканчивалось уже долгие четырнадцать лет. Смысл жизни уверенно смывался в водосточные трубы. Диагноз очередного специалиста по человеческим душам звучал ожидаемо. Она не была с ним согласна, но кто бы послушал человека, получившего клеймо, издавна звучавшее приговором – шизофрения?

Агата так и не смогла убедить близких и врачей, что не видит галлюцинаций. Мнительность, развивавшаяся с раннего детства, дала основание психотерапевтам заподозрить у неё бредовое состояние.

Теперь страх чередовался с отчаянием. Она угодила в сети, из которых никогда бы не смогла выбраться. Да и смысла выбираться не имелось. Ей неимоверно повезло с мамой, отчаянно боровшейся с миром за своего ребенка. Но вместо благодарности проблемная дочь учиняла истерики. Это не были капризы. Она действительно была больна. Но только не шизофренией. Только не этим позорным расстройством.