Владимир Сулимов - Дурной глаз

– Брось перебивать. У меня телефон может разрядиться.

– Молчу.

– Ты оказался прав: надпись на шкатулке – никакая не латынь. Это вообще ни один из известных языков, использующих в письме буквы латинского алфавита. Но мне стало ясно, что эти слова – не тарабарщина. В том, как они расположены, есть система. Понимаешь? Сначала я решил, что это какой-то шифр.

– Продавец тоже самое говорил, – откликнулся Юлий.

– Я ни разу не лингвист, но знаю одного спеца. Знаком заочно. Это профессор Бенсман. Живёт и работает в Израиле. Мужик – гений в своей области.

– Звучит торжественно.

– Да не перебивай! Бенсман говорит, это санскрит.

– И?..

– Для санскрита используется разновидность письма, которая называется деванагари. Тот, кто заказал выполнить надпись на шкатулке, не был с деванагари знаком. Скорее всего, и с санскритом тоже. Предположительно, услышал слова на санскрите и записал на слух – латиницей. Человеку, не говорящему на санскрите, надо иметь очень хороший слух, чтобы разобрать незнакомые слова, их правильное звучание. Кто бы ни сделал надпись, он очень точно записал латиницей услышанное. Как говорит профессор, максимально приближенно к оригиналу.

– Скажи, что у тебя есть перевод, – не сдержался Юлий.

– У меня есть перевод! – провозгласил Толик и умолк. Юлий с недобрым предчувствием поднёс трубку к носу. Мобильник показывал картинку заставки.

Разъединило. У Толика всё-таки разрядился телефон. Юлий матюгнулся под нос.

Было слишком рано, чтобы собираться на работу. Не хотелось ни спать, ни вылезать из постели. Мучила жажда, но идти за водой на кухню Юлий тоже не хотел. Он укутался с головой в одеяло, потому что в зале было холодно, гораздо холоднее, чем в спальне, и, свернувшись, как эмбрион, вознамерился ждать утра… или звонка Толика. И сам не заметил, как провалился в сон.

Он несколько раз просыпался и снова засыпал, ворочался, пока стало совсем невмоготу. За полчаса до сигнала будильника он вылез из кровати и поплёлся по маршруту «туалет-ванная-кухня», в конечной точке которого собирался выпить воды и приготовить завтрак, Алисе и себе.

Из-под двери в кухню пробивался свет. У Юлия оставалась надежда, что он оставил лампы включенными с вечера, но надежда улетучилась, когда он услышал тиканье. Он обречённо вздохнул и открыл дверь. Действительно, свет зажгла Алиса.

Она сидела за столом, спиной к окну, лицом к телевизору. Перед ней стояла чашка с чаем и тарелка с творогом. Алиса отрешённо ковырялась в твороге вилкой, и Юлий подумал, что она сидит вот так очень давно. Чай в её чашке казался остывшим. Юлий потрогал чайник: тёплый, но не горячий.

– Аппетита что-то нет, – произнесла Алиса, глядя перед собой в одну точку. – Ты вчера напился. Ругался на меня.

– Что я говорил?

– Ты так кричал… – сказала Алиса и умолкла. Её вилка с противным скрипом размазывала творог по краю тарелки, совершая одинаковые круговые движения.

– Я не помню ничего. – Юлий по-прежнему стоял на одном месте, возле двери, не решаясь ни сесть, ни хотя бы налить себе чаю. – Я что-то сорвался… Трудный день на работе. Мне жаль, что так вышло. Прости… хорошая.

«Хорошая». Он нередко называл так Алису, и всегда это слово давалось ему легко, даже после того, как в их отношениях возникла трещина, превратившаяся с годами во всё расширяющийся разлом, который не заполнить ни подарками, ни курортами; он находился на одном краю, Алиса оставалась на другом; он кричал в отчаянии, а она равнодушно всё удалялась и удалялась от него. Но теперь Юлий произнёс это слово через силу. Точно пропасть расширилась настолько, что Алиса пропала из виду и слова больше не имели смысла.

– Не-ет, – протянула она. Алиса растягивала слова игриво, но сейчас ей совершенно не шла эта игривость, потому что сочеталась она со страшной и странной отрешённостью. – Ты говорил, что я плохая.

– Прости, – повторил Юлий. Он коснулся её запястья. Оно было твёрдым, холодным. Алиса вздрогнула и Юлий, угадав её желание, убрал руку.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – ответила она. Словно желая его убедить, захватила вилкой творог и поднесла ко рту. Несколько крошек творога прилипли к уголкам её губ. Челюсти Алисы с автоматической размеренностью ходили вверх-вниз, вверх-вниз. Юлий смотрел, как жена жуёт пищу, и не мог оторваться. Он оцепенел от ужаса. Он понял, что произошло, хотя и не понял, почему.

Перед ним сидела кукла. Красивая, почти неотличимая от живого человека кукла. Механическое чудо.