Евгений Кириленко - Путешествие начинается

Она на несколько секунд замерла у входа в кабинет, переступила с ноги на ногу, глубоко вздохнула и решилась. Постучала в дверь, толкнула створку и оказалась внутри.

Мистер Коттон был в своей неизменной шляпе. Как обычно, копошился в столе и не сразу посмотрел на нее, выдерживая солидную паузу. Родригес сложила руки за спиной, выпрямилась и чуть приподняла подбородок. В зеркале, висящем неподалеку от стола Коттона, она разглядела свое отражение – молодая женщина с чуть смугловатым лицом, карими, отдающими каким-то желтоватым оттенком глазами, прямым носом, аккуратным подбородком и короткими волосами, собранными в небольшой пучок. В своей небесно-голубой форменной блузе она смотрелась просто превосходно и явно обращала на себя внимание – вот и мистер Коттон, наконец, повернулся в сторону Изабель и прошелся по ней медленным заинтересованным взглядом. Родригес почувствовала себя неприятно, словно ее насквозь просветил рентген.

– Вызывали, сэр? – спросила она, бросив на него короткий усталый взгляд.

– Да, Белли, вызывал, – он глубоко вздохнул и вытащил из стола какую-то бумагу. Родригес прекрасно понимала, какую именно, но до последнего надеялась, что ошибается.

– Это свидетельство о смерти, – мистер Коттон многозначительно посмотрел на Изабель. – Патрульный Шон Хэйс. Погиб сегодня утром во время задержания подозреваемого. Четыре пули в голову.

Родригес вздрогнула.

– Он был хорошим полицейским. Ты знаешь, что нужно делать. Знаешь, что нужно сказать. Адрес указан здесь, – он протянул ей маленький стикер для бумаг. – После того, как все закончишь, можешь отправляться домой.

Спустя несколько секунд на столе появился сложенный американский флаг и коробочка с наградной медалью. Родригес стиснула зубы, осторожно забрала все это себе и, развернувшись, торопливо зашагала прочь. В гулком коридоре, все так же слушая монотонное эхо собственных шагов, Изабель подумала о том, что сейчас чувствует. Практически ничего. Неприязнь, смятение, которые почти растворились, но главное – пустоту. Словно в ее груди большая дыра, засасывающая в себя все, как огромное сливное отверстие.

Она была на этой «должности» уже несколько лет. Раньше этим занимался один из пожилых офицеров, но однажды получилось так, что он не смог – то ли был занят, то ли еще что, и его обязанность в экстренном порядке пришлось выполнять Родригес. Она как раз была новичком, и ей поручали самую грязную и неблагодарную работу. Тот раз она запомнит на всю жизнь – ей пришлось ехать куда-то за город, в глушь, и говорить пожилой паре, что их сын погиб при исполнении служебных обязанностей. У старушки случилась истерика, а ее муж стоял и рыдал, как ребенок. Изабель не знала, что ей делать, она сама была еще почти девочкой. Это настолько потрясло ее, что дома, оставшись в одиночестве, она долго плакала, съежившись под одеялом. А когда настала пора везти следующее свидетельство о смерти, помощник комиссара Коттон решил, что Родригес лучший кандидат для выполнения этой работы.

– Ты молодая, красивая, очень приятная. Производишь хорошее впечатление. Да и кроме того, ты женщина. Более чувствительная, а это имеет большое значение. Такие вещи должны сообщаться не старыми мужиками, похожими на развалюху, а симпатичными девочками, умеющими тактично разговаривать и проявлять эмпатию, – сказал он ей тогда. – Можешь считать этот компонент работы своей постоянной обязанностью. За это будет отдельное поощрение.

Так она стала «вестником». Именно таким словом неофициально называлась то, что она периодически делала. Делала с пугающей регулярностью, особенно в последнее время. За эти годы Изабель уже привыкла к этому, и во время каждой подобной поездки заставляла себя быть жестче. Не принимать все близко к сердцу и относиться к этому как к обыкновенной работе. Ведь кто-то работает в морге, в похоронном бюро, в хосписе. Для кого-то это обычная рутина, не вызывающая никакого отклика внутри.

Но до конца победить свою чувствительную натуру ей все же не удалось. Привычка привычкой, а каждый флаг, выдаваемый мистером Коттоном, действовал как удар под дых. Да, она, конечно, больше не была той перепуганной курсанткой, которая не знала, как поступить, но вытравить из себя всю жалость и сострадание не получалось. Изабель стала более жесткой, где-то даже грубоватой, но под этой маской пряталась накапливающаяся боль, не имевшая выхода.

Вот и сегодня ей опять предстояло сообщить о смерти молодого полицейского его ничего не подозревающим родственникам. Судя по документам, у парнишки была лишь одинокая мать, к слову, не такая пожилая – ей не было еще и шестидесяти. Изабель приходилось видеть всякое – и рыдающих матерей, и падающих в обморок жен, и безутешно плачущих отцов, и полные ужаса и отчаяния детские глаза, еще не до конца осознающие весь кошмар произошедшей ситуации. Так что Родригес была морально готова к тому, что придется испытать. Однако внутри все ныло, как после длительного утомительного физического труда. Иногда Изабель казалось, что организм противится тому, что ей приходится делать.