Андрей Толкачев - Падший ангел. Явление Асмодея

Тишина. Свет полнолуния выхватывает лишь часть фасада, где зияют пустые глазницы окон. Под лестницей – гипсовая голова одного из львов, гордых стражей центрального входа в дом, который стоит севернее в троице схожих архитектурных сооружений, воздвигнутых более ста лет назад в этих прилегающих к городу лесах. Два других подобных дома неподалеку растворились в черных пятнах ночи, там, за кладбищем. В одном из них живет приходской пастырь, а в третьем – выжившая из ума старуха. Говорили, если провести на карте линию между домами – получится треугольник, замкнувший в себе городское кладбище, поле и озеро.

Путник подошел ближе – белеющая гипсовая голова льва лежала на постаменте как отрубленная, и от того зловещим казался ее оскал.

Несмотря на внешнее сиротство, заброшенный дом давно жил своей жизнью, и сплетни о шабашах, устраиваемых ведьмой, немало волновали суеверных жителей Кодена и окрестных селений.

Вдруг где-то под самой крышей раздался треск, шуршание, и стая черных существ отлетела от дома, они резко, зигзагами, разрушали ночную тьму. Когда из под ног медлительная жаба прыгнула в кусты, он догадался о летучих мышах, которых в народе давно кличут ночными ведьмами. Ларсу было за пятьдесят, он многого навидался, но привыкнуть к этим мерзким тварям, снующим ночами под крышами и взрывающими небо своими шерстяными плащами, не мог.

Да что там, на каждом сборище горожан он убеждался, что высоченные дворцы правителей, неприступные замки и монастыри, пылающий огонь факелов, вооружение всадника и даже молитва не вытеснили из людей первобытного страха перед ночью, в которую появляется зарево.

На земле есть то, что неведомо человеку, но вершит его судьбу. Может оно за отрогами Гундеборду – может еще где.

Путник выдохнул воздух, сжал голову в плечи и взобрался на ступени этого дома. Он понял, ясно как никогда, что если ему суждено было бы умереть в когтях зверя, то это бы уже случилось…

А может зверь ведет его куда-то или к кому-то, притаился и выжидает? Под сапогами заскрипела штукатурка – теперь каждый шаг путника на площадке дома разрезал тишину хрустом обсыпавшейся со стен штукатурки.

Донесся человеческий голос – кого-то осторожно позвали.

– Ларс! – он явственно услышал свое имя, не успел сообразить ничего, весь напрягся, подобрал живот, и ждал, затаив дыхание, пока снова тонкий голос, будто из глубины дома, не прозвучал с новой силой. Как он не хотел его слышать вновь и вновь.

Так повторялось неоднократно. Голос настойчиво звал его, умолял, потом раздались плач и крики. Он надавил на двери, но они были накрепко заперты изнутри, а между тем крики то приближались, то удалялись. В какой-то миг ему даже показалось, что голос был немного заискивающим и жалостливым. Как будто голос Марты…

Но когда шум удалялся, то можно было расслышать детское многоголосье.

– Ведьма! – Ларс застыл на месте, уже не сомневаясь, что слухи о ведьмовстве старухи оправданы. Тяжелели ноги, на руки будто повесили мешки с солью, каждый по десятку фунтов. Он опустился на колени – голова уперлась в грудь, потом всем телом распластался на широкой каменной ступени.

– Ларс, дурачина, подойди… – вдруг он обнаружил, что обратился к самому себе чужим голосом, и его стало крутить в разные стороны, как чумного, и швырнуло на плиты.

Ларса объял ужас:

– Боже! Кто это? Кто? Марта?! Ты? – он вопил чужим голосом, вытаращивая глаза.

– Ларс, дурачина, подойди – снова вырвалось из него.

И тогда он увидел ее глаза – глаза Марты. В них был чистый порок.

Но когда все исчезло. Он нчиго не видел кроме лунного свечения на ночных предметах.

И тогда, в лунном сиянии он явственно увидел силуэт высокого человека в рыбацком плаще, отполз к стене – шаги приближались, кто это? – не разобрать – не поднять глаз – веки стали свинцовыми. Ларс поднялся и бревном рухнул со ступеней.

Сколько времени длилось наваждение? Он не знал. Но враз его отпустило – и он стоял уже на четвереньках, выл по собачьи, а над ступенями повисло монашеское одеяние, раздуваемое ветром. И никакой опоры. Никого!

Он бежал, как раненый зверь, обливаясь потом и задыхаясь от безудержного бега, пока не засеменил до дальней поляны, где упал, сраженный колющей болью в груди… Через какое-то время, он, преодолевая страх и боль, стал подниматься, хватаясь за трухлявый пень, как хватается тонущий в море за плавающие ошметки корабля. Руки вязли в гниющей массе, и на плечи Ларса тучами взбирались мелкие жуки, растревоженные столь вероломным нападением.