Даниил Свиридов - Илларион

– Дружище! Спорю, ты по поводу яхты? – заметив приближение Айзека, Энрике во всем своем непретенциозном пляжном виде обернулся и глуповато почесал затылок, покрытый сальными выгоревшими волосами. Сильный ветер раздувал его свободную рубашку и теребил короткие рукава. Круглый пивной живот, словно Энрике съел шар для боулинга, плешивая макушка, высокий лоб, бронзовый загар от злоупотребления солнечными ваннами. Сей неопрятный субъект на фоне дорогущей яхты неминуемо навел бы любого на очевидное умозаключение о том, что бедолагу настиг кризис среднего возраста. – По объявлению? Не лучшее время ты выбрал, дружище! Не будь на подходе шторма, я бы устроил тебе тест-драйв в открытое море! В такую погодку вылазка будет серьезным испытанием для желудка, а я, уж прости, только что плотно пообедал!

– Булимия не мое хобби, так что идти в море упрашивать не стану! – придерживая ноутбук под мышкой, Айзек застегнул молнию кожаной куртки до самого горла, укрепляя защиту от порывистого ветра и мелкой мороси.

Энрике засмеялся то ли в лицо стихии, беспомощной перед его кочегарной терморегуляцией, то ли в ответ на шутку.

– Что же, раз ты пришел, я не могу отказать в демонстрации шикарного судна, которое тебе посчастливилось лицезреть в этот самый момент! Знакомься: «Эсмеральда»!

«Эсмеральда?! С этим именем ассоциируется цыганская девочка, голодающая на улицах средневекового Парижа и зарабатывающая на хлеб фокусами с дрессированной козочкой. Особенности ремесла и тощий кошелек объясняют утонченность ее стана. Этой же двухпалубной махине больше подходит образ разъевшейся пухлой баронессы, превратившей капризы в настоящее искусство». Айзек решил сократить пространный комментарий до нескольких слов:

– Не слишком она большая для Эсмеральды?

– Да уж, как погляжу, в яхтах ты профан, дружище! Но не пугайся. Пара моих уроков – и будешь рассказывать сеньоритам об этой ласточке не менее красноречиво, чем Ван Гог – о соборе Парижской Богоматери!

– Гюго, – поправил его Айзек.

– Вот тебе первый урок, – важно начал Энрике, улыбаясь во весь рот, словно ведущий дешевой телепередачи. – Чудесным образом сеньориты забывают, кто там писал про Эсмеральду, как только ступают на борт этого божественного судна. Главным для них становишься ты. Ты для них и Ван Гог, и Гюго, и даже, мать его, Гомер. А после одного-другого бокальчика игристого ты станешь и Линкольном, и Далай-ламой, и, черт дери его за ногу, Моисеем. Будут умолять тебя показать свою скрижаль, если ты понимаешь, о чем я.

– Как насчет того, чтобы провести следующий урок в другом месте?! По мне, так знания лучше усваиваются вдали от посейдоновой истерики, в сухой обстановке и не с сухим горлом, если понимаешь, о чем я! – перекрикивая нарастающий ветер, отозвался Айзек.

Энрике вновь засмеялся и, проходя мимо писателя, застрявшего у входа на корму, панибратски хлопнул потенциального покупателя по плечу. Бронзовый любитель роскошных лодок заманил его в свой дом, надеясь именно там усилить потребительский порыв фотографиями, видеороликами и, самое главное, яркими историями из жизни счастливых и преуспевающих владельцев яхт. Энрике правильно угадал самый первый и верный способ угодить писателю – и в качестве прелюдии к долгим и витиеватым разглагольствованиям о престиже многопалубной красотки предложил гостю освежиться ледяным пивом, как бы случайно оказавшимся в холодильнике.

– Прости, я забыл твое имя, дружище, – молвил Энрике, возвращаясь из кухни со второй партией пива. Гость в тот момент рассматривал фотографии над овальным камином в гостиной, как и вся прочая обстановка, выполненным в футуристическом стиле. Дом впечатлял своими размерами и необычным интерьером, все больше убеждая, что некогда семья Дельгадо не знала финансовых невзгод.

– Айзек.

– Не ты, случаем, познакомился с моими родителями недели эдак две назад? Изенштейн?

– Верно. Они рассказали, что ты продаешь яхту, и я решил взглянуть.

– Да уж, городишко наш маленький, все друг друга знают не понаслышке. Если кто громко пустит газы у себя на толчке, так на следующий же день весь город будет в курсе, я тебя уверяю, – Энрике заливисто рассмеялся, но отсутствие солидарности на лице собеседника заставило его быстро умолкнуть.

Хотя бы маленького смешка шутка чисто из вежливости заслуживала, но увлеченность фотографиями на камине была сильнее. Айзек безотрывно пялился на картины прошлого, покоящиеся в стеклянных гробах с окантовкой из полимерного пластика.