Жорж Роденбах: Звонарь

Вся толпа всколыхнулась. Боязливая и рассудительная, она поняла развевавшуюся в воздухе темную ткань своих собственных грез, полюбив ее смутный смысл.

Серия старинных рождественских песен кончилась. В первую минуту толпа продолжала хранить молчание, словно души присутствовавших были увлечены в вечность звуками колоколов, бывшими на этот раз добрыми прабабками, спевшими старинные легенды, оборванные сказки, которые каждый мог докончить, сообразуясь со своим желанием…

Раздались взволнованные крики, преисполненные ликования. Они становились все громче, обвивали, как черный плющ, башню, бурными взрывами оглушали нового звонаря.

Он совершенно случайно, в самую последнюю минуту, решился выступить в качестве кандидата. Огорченный ничтожеством своих предшественников, он – неожиданно для самого себя – взошел на колокольню и очутился в стеклянной комнате, где раньше часто бывал, навещая своего друга, старого Бавона де Воса. Не придется ли ему заместить его?

Что делать? Нужно было снова играть. Рождественские песни – это старые скиталицы по дорогам Истории, бегинки, коленопреклоненные в воздухе. Они заставили народ, в ожидании стоявший внизу, совсем внизу, мысленно соприкоснуться с былыми временами своей славы, преклониться на кладбище своего прошлого… Теперь народ был в состоянии возжечься героическими чувствами.

Музыкант отер пот со лба и сел перед клавиатурой, величественной, как церковный орган, с педалями для больших колоколов и железными стержнями, приводящими в движение маленькие колокола. Это было нечто вроде станка, приспособленного, чтобы ткать музыку.

Он стал играть. Послышались звуки старинной народной песни «Лев Фландрии» . Ее все знали, но в то же время имя ее автора было неизвестным, как было неизвестно имя строителя колокольни, как остаются неизвестными имена людей, в произведениях которых целиком отражается раса. Столетние колокола помолодели, воспевая отвагу и бессмертную славу Фландрии. Это было, поистине, рычанием льва, зев которого, подобно зеву льва, о котором говорит Священное Писание, полон пчел. Некогда каменный лев находился на вершине колокольни. Казалось, что он снова вернулся, вместе с этой песней, такой же старый, как она, и рычал с колокольни, как из пещеры. В умирающем блеске заходящего солнца золотой лев отеля Бушут сиял, как живой, против него каменные львы Дворца правителя отбрасывали на толпу все увеличивавшиеся тени. Фландрия со львом! Это был торжествующий крик гильдий и победоносных корпораций. Он словно вырывался из окованных железом сундуков, в которых хранились хартии и привилегии, дарованные былыми властителями, сундуки эти находились в одной из зал башни… При звуках этой песни воскресала Фландрия со львом! Ритм ее подобен ритму шагов движущегося народа. Она воинственна и одушевлена человеческими чувствами, как лицо человека в шлеме.

Толпа слушала, с трудом переводя дыхание. Нельзя было понять: колокола ли это звонили, и каким чудом звуки, издаваемые сорока девятью колоколами, слились в один – в единодушное пение народа. Колокола – маленькие, с серебристым звоном, и другие, тяжелые, колыхавшиеся, и старинные, отличавшиеся огромными размерами – казались детьми, женщинами в мантиях, отважными солдатами, возвращавшимися в город, считавшийся мертвым. Толпа это поняла. Словно желая пойти навстречу процессии призраков прошлого, она запела в свою очередь величественный гимн. Пела вся толпа, собравшаяся на большой площади. Пел каждый в отдельности. Пение людей сливалось в воздухе с пением колоколов. Душа Фландрии струилась, как солнечный блеск, между небом и морем.

Опьянение славой прошлого на мгновение воодушевило эту толпу, боязливую, привыкшую к безмолвию, к мертвенности города, застывших каналов, серых улиц, давно уже сроднившуюся с меланхолической кротостью отречения. Но все же былой героизм продолжал еще дремать в душе народа, искры таились в неподвижном камне. Внезапно в жилах всех присутствовавших кровь потекла быстрей. Как только музыка смолкла, толпа содрогнулась в порыве внезапно охватившего ее безумного энтузиазма. Крики, поднятые руки, махавшие над головами, восторженные восклицания… О! изумительный звонарь! Он, должно быть – посланный Небом герой рыцарских романов. Он прибыл последним, окованный в латы, победитель турнира. Кто был этот незнакомец, появившийся в ту минуту, когда уже стали думать, что конкурс останется без результата после неудачного выступления первых звонарей… Только немногие – ближе всех стоявшие к башне – успели разглядеть его, когда он исчезал за дверью… Его никто не знал. Никто не мог назвать его имени.