Елена Воздвиженская - Приданое

– Пахом-то? – усмехнулась Устя, – Да он, как собачка, за мной бегает, в рот заглядывает.

– Ох, Устя, одно дело до свадьбы гулять, а другое семейной жизнью жить…

– А тебе будто ведомо, как это – замужем жить? – грубо оборвала её Устинья.

– Твоя правда, – тихо ответила Софьюшка, – Прости меня, глупую, наверное, и правда я ерунду говорю. Просто сердце моё за тебя болит. Пусть у вас всё будет хорошо. А теперь бери денежки, да завтра с утра в город собирайся. Дядя Михаил, поди, поедет? Вот бы и ты с ними на лошадке, ты сбегай, спроси.

– Хорошо, – кивнула Устя, всё ещё раздражаясь на сестру, и оттого, то краснея, то бледнея. Она взяла узелок с деньгами и, сунув его под свою подушку, вышла из дома и направилась к соседу.

Софьюшка вздохнула тяжело, присела у окна, достала свои картиночки, и принялась их поглаживать, да думать о своём. А думалось ей о том, что нехорошие слухи ходили по деревне про мать Пахомову, баяли люди, что плохими делами она занимается, колдует попросту говоря. В открытую не говорили, а промеж себя шептались, что «умеет» она. И чувствовала Софьюшка всем сердцем, что не врут люди, да и редко предчувствие её подводило. А Устя в последнее время сама не своя сделалась, то захохочет ни с того ни с сего, то заплачет, то прибежит к ней, прижмётся как в детстве, бывалоча, то наоборот по два дня молчит, а спросишь что, огрызнётся в ответ, облает будто.

– Ох, что же делать-то мне? – вздыхала Софьюшка, – Да и что я могу сделать? Запретишь – против воли моей уйдёт, я ей не мать и не отец. Врага себе наживу, а душу единственную родную потеряю. Нет, не могу я поперёк дороги ей вставать. Будь, как будет, от судьбы не уйдёшь.

***

Как покрыл первый снежок землю-матушку, так и свадьба отгремела шумная да весёлая. Гуляла молодёжь на той свадьбе два дня, ели-пили-плясали. Софьюшка со стороны невесты за мать была, в красном углу посадили её, рядом с молодыми по правую руку. Старалась она улыбаться, чтобы не сказали, что не рада она за сестру родимую, или чего хуже – завидует ей, а у самой на сердце кошки скребли – как-то будет теперь её Устюшка жить в новой семье? Что ждёт её? Не видели слепенькие Софьюшкины глаза, как недобро посматривал на неё жених…

***

Вот и жизнь потекла семейная. Пришла Устя в чужой дом. Да не хозяйкой пришла, а к свекрови да к золовке.

– Ничего, – думала она, – Матушка у Пахома приветливая, да и с сестрицей его Гликерьей подружусь я.

С первых же дней показала себя Устинья с хорошей стороны, старалась всем угодить, спозаранку вставала, за работу принималась, тесто месила, щи варила, самовар ставила, говорила ласково, почтительно. После в хлев шла, за скотиной прибирать. И не замечала она будто, что золовка её что-то не больно-то торопится ей помогать, да занятие какое-никакое себе искать, словно у самой Усти, как у сестрицы её, глазоньки плохо видеть стали. Гликерья с утра дров принесёт со двора, печь протопит, да целый день сидит у окна, рукодельничает в своё удовольствие, мать ей и слова не говорит. Устя же с утра до вечера вся в хлопотах. Свекровь лишь по воду Гликерью отправит к колодцу, да и всё на том, а Гликерья и рада, уйдёт и застрянет чуть не до обеда, с деревенскими бабами да девками сплетничая. Принесёт домой новостей, сядут с матерью чай пить у самовара, да судачить про деревенских. Устя поначалу тоже с ними садилась, а после перестала. Не по душе ей было такое времяпровождение, не привыкла она к разговорам таким, не заведено у них с Софьюшкой было кости людям мыть да празднословить. Неприятно ей это всё, мерзко. Ждёт Устя вечера, когда муж любимый домой вернётся, он целый день в делах. Прильнёт к нему, ужином накормит, расспросит, как день прошёл. И на душе вроде просветлеет. А с утра уйдёт он хлопотать, и вновь у неё тяжесть на душе. Вроде и не обижает её свекровь, да и золовка тоже, хоть и волком глядит, но на устах елей, а всё ж таки чует Устинья, что не родные это люди, чужие, что по духу, что по крови. Да куда деваться привыкать приходиться.

– Ничего, – утешала она сама себя, – По весне свой дом поднимем. И Софьюшку к нам заберём. Вот уж радость-то будет! Это она покамест противится, а как перезимует одна, так заскучает, да и тяжело, поди-ка, в одиночку-то. А тут и племянничек народится, вот новое счастье! Потерплю малость.

А живот с каждым днём всё больше, дитятко силой наливается, на соках материнских возрастает. Стала Устя неповоротливой, тяжёлой. Зима в этом году пришла снежная, с метелями да вьюгами, что ни день – то снег убирай. А свекровь и в ус не дует, чтобы снохе помочь двор разгрести. Да и золовка только косится и ухмыляется. В один из дней не выдержала Устинья, бросила лопату, расплакалась, вбежала в избу, скинула тулупчик, села на лавку, еле отдышалась. Дитё внутри толкается, пинается вовсю, тоже, видать, тяжко ему там.