Меган Уэйлин Тернер - Вор

– Сам справлюсь, – огрызнулся я.

– Уж постарайся, – буркнул он и налег на рычаг водокачки. Из трубы на уровне моего пояса хлынула вода. Я стянул тунику и бросил на камни. Потом скинул башмаки. Носков под ними не было, так что следом полетели штаны. Вода, хлеставшая на булыжную мостовую и мне на ноги, была ледяная, и под грязью выступила гусиная кожа. Дрожа и чертыхаясь, я нырнул под струю.

Пока я плескался, подошел младший Пустозвон. Он держался поодаль от холодных брызг.

– Положи все это туда, где посуше, – велел Поль, – и принеси из конюшни пару пустых мешков.

Когда Пустозвон вернулся, Поль взял у него один из мешков и сунул мне, а вместе с ним квадратный кусок мыла. Присев на корточки возле водяной струи, я намочил тряпку и потер мылом. Сразу выступила густая пена, и я с удивлением принюхался. Ну и ну! Да ведь это же благовонное мыло самого волшебника. Пустозвон Младший, должно быть, извлек его из седельного вьюка.

Я долго растирался мешковиной, смывая вековые отложения грязи. Соскребал изо всех сил, ополаскивался и снова намыливался. Только бы Поль не прекратил качать! Повозил тряпкой по затылку, по плечам, насколько смог дотянуться, снова и снова стал растирать лицо. Пусть мой нос станет поменьше – ну и ладно, лишь бы был чистый.

Младший Пустозвон стоял и смотрел, не сводя глаз. Интересно, что он обо мне думает. От железного обруча на поясе остались темные синяки, я был с ног до головы искусан блохами и покрыт болячками, но хуже всего было одно запястье. Там, где наручники натирали, остались ссадины, покрытые коростой. Они резко чернели на побледневшей в заточении коже. Избавившись от большей части грязи и прополоскав волосы, я присел перед струей и стал пристраивать израненные руки так, чтобы вода не очень сильно била по ним. Ссадины кое-где воспалились, надо бы их прочистить, но это будет дело болезненное. Я весь дрожал от холода и стиснул зубы, чтобы не слишком громко стучали.

Поль обошел водокачку, склонился надо мной и осмотрел ссадины. Струя воды ослабла.

– Оставь, – велел он. – Я ими потом займусь. – Он дал мне еще кусок мешковины, чтобы вытереться, а потом вручил охапку одежды: штаны, рубаху, тунику, пару крепких рабочих башмаков. Я оглянулся, ища свои шмотки, и увидел, как младший Пустозвон нырнул с ними в конюшню.

– Эй! – заорал я. – А ну верни!

Он неуверенно оглянулся:

– Волшебник велел сжечь это.

– Только не башмаки!

Пустозвон поглядел на кучу тряпья у себя в руках и наморщил нос.

– Ну хорошо, бери, но если волшебник велит сжечь, то отдашь обратно.

– Ладно, ладно. – Я проскакал босиком по мокрым камням и отобрал у него свою обувку. Остальную одежду я без сожаления предам огню, но вот башмаки у меня особые. Сделаны по специальному заказу. Высокие, чуть выше щиколоток, укрепленные в подошве, но все равно необычайно гибкие. В них я мог неслышно двигаться по чужим домам. Я отнес их к Полю, потом стал искать сухое местечко, где встать и одеться. Штаны были из тяжелого хлопка и пузырились на лодыжках, упираясь в голенища. На поясе они пузырились еще сильнее, но там их хотя бы ремнем можно поддержать. Рубаха была тоже хлопковая. До чего же приятно, когда чистая одежда касается чистой кожи. Натягивая через голову тунику, я невольно улыбнулся. Темно-синяя, с коротким рукавом, она доходила мне до бедер и ни капельки не мешала двигать руками. Я проверил на всякий случай.

– Да благословят боги нашего волшебника! Он все продумал, верно? – сказал я Полю. Он что-то хмыкнул и подтолкнул меня к задней двери таверны.

Мы вошли в обеденный зал. Там уже ждали волшебник и оба Пустозвона. На столе стояли большие миски жаркого, но Поль не дал мне приступить к еде, он хотел сначала осмотреть мои руки. Волшебник бросил взгляд через плечо и отослал старшего Пустозвона к себе в комнату за аптечкой. В ней лежали чистые бинты и горшочки со снадобьями.

Поль снял со стены фонарь и поставил на стол. Хозяйка укоризненно поцокала языком, но все же принесла миску теплой воды, тряпки и побольше мыла. Пока я с сожалением косился на остывающий обед, Поль занялся моей правой рукой. Промыл ее мыльной водой, смазал лечебной мазью коросты на двух ссадинах над костяшками запястий. Потом осторожно наложил чистую белую повязку. Работа была такая аккуратная, что потрясла даже меня. Я ослабил бдительность, и он взялся за мою левую руку. Там была всего одна ссадина, но она тянулась через всю тыльную сторону ладони. Ее покрывала не короста, а участки содранной кожи вперемежку с пузырями. Без малейшего предупреждения Поль воткнул нож в один из пузырей и вскрыл.