Евгений Большаков - Вы приняты

– Девушка! Девушкаааа!!! – к мусорке подошел не очень трезвый человек в грязной засаленной одежде, повертел в руках пуховик и брюки, заприметил удалявшуюся девушку, и почти побежал за ней. – Я вещички заберу, вы вроде как выбросили…

Он завернул в проезд между гаражами и застыл в недоумении, держа яркие вещи в руках. В тупиковом проезде не было никого. Постояв так с минуту, человек пожал плечами и бегом направился к рынку. Неплохие шмотки можно было выгодно продать.

Леха с чувством выполненного долга с газетой в руке подошел к дому. Дело было за малым, выбрать вариант посолиднее, и можно вливаться в гражданскую жизнь. Перед дверью в подъезд он немного задержался, чуть подумал и зашел в соседний подъезд. Домофон не работал уже несколько лет, поэтому пришлось наудачу подниматься на четвертый этаж. На площадку четвертого этажа выходили две двери, одна коричневая металлическая, вторая простая, обитая черным дермантином. Лёха нажал кнопку звонка, который был приделан рядом с дермантиновой дверью. В квартире приглушенно затрещал электрический зуммер.

Дверь никто не открыл. Лёха зажал кнопку еще раз. Металлическая дверь напротив вздрогнула, лязгнул запор, и на площадку выглянула миловидная хозяйка. Лёха подавил рефлекторное желание убежать и обернулся.

– Лёша, ты, что ли? Лёшенька, как ты вырос! – женщина всплеснула руками. Лёха смутился, он вспомнил как эта милая женщина при встрече постоянно угощала его маленького то конфетами, то печеньем. Это была соседка, то ли сестра жены, то ли двоюродная сестра самого Альберта Ивановича.

– Здрасьте, тетя Лена, – пробурчал Лёха.

– А чего не заходишь, весь двор гудит, что ты из армии вернулся. Чайку попьем, у меня конфеты твои любимые. Зашел бы как-нибудь, моему болвану старшему про армию рассказал бы заодно. А то он бегать собрался. Все мужики как мужики, а этот ма-ла-холь-ный! – последнее слово она прокричала в глубину квартиры.

– Ну маааам, – пробасили оттуда в ответ.

– И не мамкай мне, вон борода уже как у деда старого. Вот сдам тебя военкому, будешь знать, – раскочегарилась тетка.

Из коридора вышел высокий парень с аккуратной бородкой.

– Я в магазин, надо что купить?

– Квартиру себе купи и живи отдельно! – запальчиво заявила хозяйка, потом вспомнила про Лёху. – А ты к Алику? Его не видать давно, наверное, на дачу уехал. Ладно, я пошла, мне еще это чучело кормить идти, сам не пошевелится.

Дверь закрылась, и Лёха остался на площадке один. Он еще раз нажал на кнопку звонка, и уже собирался уходить, как вдруг заметил, что щель с одной стороны двери была чуточку шире. Лёха толкнул дверь, и она беззвучно раскрылась. Из квартиры пахнуло потревоженной пылью и затхлостью. Где-то в дальней комнате чуть слышно играло радио.

– Альберт Иванович! – слова прозвучали как-то плоско и утонули в тишине квартиры.

Лёха шагнул в коридор и отпустил дверь. Щелкнул замок и дверь захлопнулась. Лёха застыл, потом попробовал открыть дверь, но ручка не проворачивалась совсем. Лёха поежился. Он внезапно почувствовал, как холодно в этой квартире. Где-то здесь поблизости должен был быть телефон. Надо позвонить соседке, у нее точно должен был быть ключ. Объяснить свое появление в квартире будет трудновато, правда, но не чужие люди, разберемся.

Коридор был обставлен в полном соответствии с детскими Лёхиными воспоминаниями из тех времен, когда он приходил сюда к Альберту Ивановичу учиться играть на фортепиано. Облезлые обои, классическая занавеска из пластиковых трубочек, вешалка с кучей разношерстных курток, пальто и каких-то шарфов, подставка для обуви. Возле подставки для обуви лежала перевернутая коробка с нарисованными на ней старомоднейшими туфлями. Видимо, их достали в спешке и коробку убирать не стали. Альберт Иванович, должно быть, куда-то сильно торопился.

Лёха сделал шаг вперед, чувствуя, как качаются под его ногами древние паркетные доски. Альберт Иванович жил один, его супруга скончалась еще когда Лёха учился в школе. Видимо, чтобы отвлечься, Альберт Иванович в ту пору давал много уроков, да и похороны съели все его небольшие сбережения. Лёха вспомнил завешенные тканью зеркала, черно-белый портрет молодой красивой женщины с траурной лентой в углу и этот запах… ладан, что ли. Альберт Иванович иногда прерывал урок и уходил в соседнюю комнату, из которой потом доносились глухие рыдания. Потом он возвращался и обучение продолжалось. Это был первый раз, когда Лёха столкнулся с этой неприятной гранью человеческого бытия, и, наверное, тягостное ощущение горя в этой квартире было одной из основных причин, почему занятия Лёша посещать перестал.