Мария Елифёрова - Странная любовь доктора Арнесона

Если в вас есть хоть капля сострадания ко мне, объясните мне, что происходит. Вы не можете столь равнодушно наблюдать за тем, как я схожу с ума.

Ваш несчастный, запутавшийся

Сигмунд Арнесон.

17. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 31 августа 1923

Дорогой доктор Арнесон,

терпение, терпение и ещё раз терпение. Вы проявляете нездоровую поспешность, и это вам вредит.

Да, это я заставила вас написать те страницы в дневнике. Не спрашивайте – как, и не спрашивайте, откуда я узнала про арлекина. Даже если я отвечу, вы всё равно не поверите. Я всего лишь хотела показать вам, что со мной шутки плохи, что моя власть над вашим сознанием реальнее, чем вы думаете.

Вам не нравится сходить с ума – так не сходите. Всё в ваших руках, включая ваше душевное здоровье. Вы не можете сослаться на дурную наследственность – она у вас прекрасная (да, и ваша родословная на девять поколений назад мне тоже известна, возможно, лучше, чем вам). До знакомства со мной у вас было отличное самообладание, и винить меня за то, что вы его утратили – по меньшей мере недальновидно.

Всё в ваших руках, доктор Арнесон. Я уже указала вам, что делать. Вы всю жизнь изучали сознание других людей, но совершенно не знаете себя. Вернее, не хотите знать. Позвольте мне напомнить вам, что по этому поводу говорит Священное Писание: «Врачу, исцелися сам».

Какова бы ни была моя власть над вами, властью исцелиться обладаете только вы сами и никто другой. Но для этого нужно перестать бояться заглянуть в себя. Проявить честность по отношению к себе, признаться себе в том, в чём вы не хотите признаваться из самолюбия.

Я жестока к вам ровно настолько, насколько вы снисходительны к себе. О, вы склонны многое себе прощать – вы-то считаете себя ужасно милым. Когда вы раскроете глаза, многое изменится. А до тех пор не просите меня о личной встрече.

С наилучшими пожеланиями,

Каролина Крейн.

P.S. На самом деле моё сердце гораздо ближе к вашему, чем вы думаете.

Интермедия 3. Блумсбери, дом художника

– Проходите, инспектор, – Уильям Блэкберн гостеприимно распахнул дверь. Каннингем переступил порог мастерской.

В помещении было несколько душно от запаха олифы, но солнечно и довольно уютно. Повсюду сохли оконченные картины. Инспектор совершенно не разбирался в живописи, но цветные переливы красок на полотне завораживали, напоминая о весенних палисадниках в пригородах Лондона. Он посмотрел на эти светлые, струящиеся полосы, на хозяина мастерской – добродушного, круглолицего человека лет тридцати пяти, с небольшими старомодными бакенбардами на румяных щеках и растрёпанными каштановыми волосами. Рукава его рубашки были закатаны, на правом запястье пятно синей краски. «Славный парень, настоящий англичанин, и ничуть не похож на невротика, – подумал инспектор. – Неужели ему мог понадобиться доктор вроде Арнесона?».

Блэкберн рассмеялся.

– Знаю я, о чём вы думаете, инспектор. Ожидали, что я псих с тёмными кругами от морфия под глазами? Неужели у художников такая дурная репутация?

– Меня просто удивляет, что вы посещали доктора Арнесона, – признался Каннингем. – Вы кажетесь весьма здоровым и уравновешенным человеком.

– Дорогой инспектор, люди не всегда то, чем они кажутся. В их природе – удивлять друг друга.

– А Каролина Крейн вас удивила? – Каннингем решил с ходу брать быка за рога. Художник воспринял этот вопрос с той же доброжелательностью.

– Ну ещё бы! Для того, чтобы мне захотелось писать портрет незнакомой женщины, она обязана меня удивить.

Он отступил к стене и отдёрнул занавеску из мешковины.

– Вот, если хотите посмотреть. Я не стал его продавать, хотя, надо сказать, деньги предлагали приличные.

Каннингем взглянул на портрет рыжеволосой девушки с красной ленточкой на лбу, написанный в той же странной переливчатой манере, что и другие картины. Раньше он видел только фотографию в следственном деле и недоумевал, что такого находили мужчины в Каролине Крейн. Не только не красавица, но без всяких признаков грации и миловидности – мужеподобная кобыла. Но на портрете она смотрелась иначе. В ней безусловно было что-то притягательное – какое-то грубое обаяние древней фрески из Британского музея, смутные воспоминания о которых навевала картина Блэкберна. И этот взгляд! Близко посаженные глаза, проницательные, бросающие вызов.

– Что скажете, инспектор? – Блэкберн кивнул в сторону своей работы. – Только не говорите, что это просто шлюха.