Игорь Озёрский - Безымянные

Землю и воздух сотряс взрыв. Затем второй. И практически одновременно третий и четвёртый. Стены туннеля задрожали и покрылись трещинами.

Уши заложило, а в ноздри ударил горячий воздух с частицами пыли и песка. Рав-серен увидел свет. Он был очень ярким и стермительно приближался. Огненный шар с невообразимой лёгкостью поднял гигантское тело военного, пронёс сквозь туннель и ударил о стену.

Хаим почувствовал, как огонь обволакивает его, как начинает плавиться кожа. Запахло горелой плотью. На мгновение стало темно и тихо. Глыба ничего не чувствовал. В это короткое мгновение не осталось ни боли, ни жара.

«Видимо, это смерть, – подумал Хаим. – А ведь не так уж и страшно…»

Мысль Хаима оборвалась, словно лопнувшая струна. Прямо над ухом раздался треск, за ним грохот. По стенам, словно полчища маленьких паучков, во все стороны побежали трещины, образуя рисунок, похожий на паутину. С потолка сыпался песок, а затем полетели камни. Туннель обваливался.

Повинуясь инстинктам, рав-серен поднялся. Тело пронзила невыносимая боль. Он чувствовал, как обгоревшая кожа, сплавившаяся с одеждой, покрывается трещинами. На лице, шее, спине и руках выступила тёплая жидкость и обильно сочилась из образовавшихся ран.

Боль была всеобъемлющей. Она заполнила каждую клеточку тела, но инстинкт выживания рав-серена преодолел и это. Спецназовец вскинул руки, чтобы удержать над собой рушащийся потолок.

Раздался ещё один взрыв. Это была последняя, пятая взрывчатка, которую Хаим успел установить. Гигантская каменная плита сорвалась и рухнула прямо на рав-серена. Она должна была раздавить его, как жука, но каким-то невероятным образом он устоял на ногах и теперь держал плиту на своей могучей спине. Хаим Глыба Кац напряг все мускулы своего тела и надавил на камень. Из груди вырвался рык, и плита начала подниматься…

Вновь раздался треск, а за ним грохот. Рухнули последние бетонные основания стен и повлекли за собой оставшиеся плиты перекрытий.

Под неимоверной тяжестью кости военного надломились, и Хаима прижало к земле. Рав-серен почувствовал, как хрустнула грудная клетка. Боль с новыми силами охватила искалеченное тело и уже не отступала, оставаясь с Хаимом до самой смерти. Но смерть не спешила. Первыми она забирает слабых, оставляяя сильных на десерт.

В какой-то момент до спецназовца донеслось шипение. Он сразу узнал звук рации. Хотя какой теперь в ней толк? Удивительно, что она вообще уцелела. Но вдруг Хаим услышал то, чего никак не ожидал:

– Глыба, приём! Как слышно? Глыба!

Опоссум! Из рации доносился голос его товарища. Голос друга, которого Хаим уже никогда не думал услышать.

Рав-серен хотел ответить, но не мог. Его тело было раздавлено. Единственное, что ещё было возможно – это дышать. Да и то с огромным трудом. Голос в рации затих и больше не появлялся. Вокруг было темно и тихо.

«Они живы… – думал рав-серен Хаим Кац, – а я… больше нет».

Время текло неумолимо медленно. Бессердечное и безжалостное, оно словно издевалось над умирающим, а непунктуальная блудница смерть, готовая прийти к каждому, всё никак не появлялась. Чего нельзя было сказать о боли. О безумной, страшной, непрекращающейся боли. Она была крайне верна военному и не покидала его ни на мгновение.

Оставалось только ждать. И он ждал. Секунды, минуты, часы… И только в тот момент, когда Хаим Кац подумал, что это мучение никогда не прекратится, всё закончилось.

Он умер.

Рав-серен понял это, потому что боль отступила. Просто исчезла. Ведь, как известно, боль не терпит смерть и пропадает каждый раз, когда та приходит.

Больше ничего не изменилось. Вокруг было всё так же темно и тихо.

– Приветствую тебя, Номер Пять.

– Господин Окумура, самолёт готов.

Низкий утробный голос ворвался в сознание Кенджи. Дверь автомобиля, в котором он сидел, открылась. Перед ним возвышался его телохранитель, облачённый в чёрный костюм, с зонтом в вытянутой руке. Тонкие капли дождя разбивались о его массивную, гладко выбритую голову. Струйки воды стекали по грубой обветренной коже, цеплялись за щетину и срывались с грозного квадратного подбородка.

Из Rolls-Royce вышел невысокий худощавый молодой человек с волосами необычайно белого цвета и такой же кожей, что было особенно заметно в пасмурную погоду. Верхнюю часть лица скрывали большие тёмные очки.

Альбинос поспешил спрятаться от дождя под зонтом, который держал его телохранитель. Несколько особо ловких капель всё же упали на белое, как мел, лицо Кенджи Окумура, и он сразу же стёр их тыльной стороной ладони, словно они доставляли ему особый дискомфорт. На руке сверкнули крупные золотые часы.