Элиз Вюрм - Всё остаётся тебе

«– Я это запишу сегодня в моём дневнике.

– Что именно?

– Что ребёнок, обжёгшись, вновь тянется к огню»

Он приехал в риэлтерское агентство, он хотел дом! Вошёл.

Она была одна, ни секретаря, никого!

Посмотрела на него.

– Здравствуйте!

Не улыбнулась.

Посмотрела внимательно, оценивающе.

– Здравствуйте.

Они всегда оценивают его, женщины, видя одно, интуитивно чувствуют другое…

Он вернулся.

Вернулся в старый проклятый город!

И что-то в нём ликовало, а что-то – умирало.

Старый одинокий город. Старый проклятый город!

Здесь он жил, по этим улицам ходил. Здесь он любил, здесь он умер.

Он остановился у кинотеатра, показывали «Amer» («Горечь») Элен Катте и Бруно Форцани.

– Горечь! – Мрачно подумал Лючио. – Горечь это – жить, и быть одному, быть не одиноким, но покинутым… Горечь!

Афиша к фильму «Amer» «плакала», на ней был красный демон любви, льющий чёрные слёзы. Горечь!

Лючио прислушался к музыке звучащей в его машине – from tokyo to honolulu «ORPHIC NIGHT».

Закурил.

Он смотрел на здание кинотеатра неотрывно, его осовременили, это здание, а он смотрел на него как на свою первую любовь – не видя возраста, не замечая «морщин»!

Лючио вспомнил ту женщину из риэлтерского агентства, вспомнил её красивую женственную фигруру, пронзительные глаза, она спросила его; вы один, и он ответил ей, да, один, и она посмотрела на него с удивлением, граничащим с изумлением.

– Я имела в виду; вы приехали без родителей?

– Они умерли.

– Как жаль!

Она сказала это без сожаления, но с пониманием.

– Вы тоже одна? Без родителей…

Усмешка на её губах.

– Целую вечность, синьор!

Дом

Дом смотрел на него, тёмными глазами, окон, смотрел. Тёмный гигант из бетона стали стекла и дерева, стоял, прячась в лесу. Лючио затаил дыхание, гигант, казалось, тоже.

– Что такое дом, – Подумал он. – Для человека? Память? Радость? Жизнь?

Лючио вышел из машины.

– Нет, – Думал он. – Дом для человека – это защита!

Он открыл двери, вошёл, огромное пространство казалось пустынным и… покинутым.

Лючио вдруг подумал, что только такой не человек как он, мог приобрести этот дом, дом, познавший великое человеческое счастье – рождение ребёнка, и самое страшное земное проклятие – его потерю!

Риэлтор сказала ему, что дом продаётся дешевле рыночной стоимости, так как владелица, лишившаяся ребёнка по странной и страшной случайности, хочет избавиться от дома.

Он подумал, – Как это свойственно людям, желать избавиться от того, что их тяготит, как будто это что-то изменит, преуменьшит горе и тоску!

Ему захотелось посмотреть на эту женщину, что покинула – бросила свой дом, великолепный дом, нужно отдать ей должное, сбежала.

– Куда ты сбежала? – Подумал он. – В какую пустыню? Каяться, или проклинать? Или всё вместе?

Лючио стало интересно, какая она, эта… мать, львица Пустыни, что возопила ко всем земным богам, за что?!

Что они ответ ей, этой погорелице, обобранной смертью до нитки? Ты не первая… из львов Эльдорадо.

Смерть и дева

Лючио смотрел на картину. Старуха и девушка. Старая женщина утешает… дитя. Девушка плачет, закрыв лицо руками – лицо старухи выражает скорбь.

Завораживающая картина. Всё человеческое и земное на одном полотне.

Старость скорбна – она знает, что человек должен всё пережить… и переживёт. Человек всегда всё переживает, такова его суть – такова воля самой Жизни. Жизнь диктует волю, Жизнь берёт своё…

Ему вдруг показалось, что эта старуха – Смерть, Смерть, что тешит Жизнь: всё вернётся, по-другому, но вернётся!

Он вновь подумал о бывшей владелице дома, кто унимает её горе? Утихомиривает его, усыпляет… Есть такой человек?

– Или ты одинока? – Подумал Лючио, ощутив не боль, а память о боли. – В своей потере…

Магазин

– Не ожидала встретить вас так скоро! – Сказала женщина, которая продала ему дом.

Лючио сказал ей неожиданно для себя самого:

– Вы ожидали меня встретить?

Она смутилась, покраснела.

Нашлась:

– Это маленький город, мистер Лакрима…

Женщина по имени Ким Су Хён смутилась.

– У вас необычная фамилия… Лакрима. Это же значит…

– «Казнь Египетская». – Закончил за неё, Лючио.

Она вновь смутилась.

– Вы кажетесь таким…

– Неповоротливым? – Невесело улыбнулся он.

– Косным.