Татьяна Иванько - Байкал. Книга 6

Подо мной открылась страшная картина: наша долина с пустой, и теперь растрескавшейся чашей в центре, осела, и будто подтаяла, сквозь трещины, ставшие теперь громадными разломами, внутрь стала втекать, а чуть позже врываться, брызгая и взрываясь, расплавленная порода, раскалённая и сжигающая всё на пути, шипя газом и брызгами… Всё, вся долина осела и утонула, в бурлящих волнах лавы. Всё кончено, всё… нашего убежища больше не существовало. Словно было мало окончания моей жизни, теперь и от мира мне спрятаться негде…

Я отлетел подальше от вулкана, разверстым жерлом которого оказалась наша долина, а мы прожили в ней столько лет и не подозревали об этом . Теперь вулкан извергался, потоки магмы текли во все стороны, и стало невыносимо жарко. Все мои самолёты сгорели, как и дом и вся долина, от которой не осталось ныне и следа, как некогда не осталось и следа от моей счастливой жизни. Ведь я прожил счастливо и безоблачно так много лет, не одну тысячу, почему мне это кажется теперь мигом, по сравнению с этим тоскливым существованием, которое я влачу эти сотни лет, уже больше тысячи лет без неё?..

…Нет, с этим теперь придётся что-то сделать. Я больше не могу оставлять всё так, как есть. Как было…

Когда пришла весь о том, что всех предвечных собирают, потому что произошло кое-что весьма важное и примечательное, и к тому же весьма редкое, мы с Виколом уже довольно долгое время жили в Новгороде.

В число «всех» не входили только те, кого не было при принятии соглашения, которое объединило нас после битвы в горной долине. Потому что те предвечные, что Мировасор привёл некогда с собой на ту самую войну, уже умерли. Одного из них задрал ягуар, а второго подопечные того же Мировасора пленили и убили, вырвав сердце из живого, как у них было принято. Кое у кого возникло подозрение, что и ягуар был ничем иным, как посланником Мировасора, точнее сказать, что его вовсе не было, а обычное убийство было объявлено нападением зверя.

– Но зачем Миру убивать их? – спросила я.

– Затем, что они видели его слабость, его ложь и его поражение, – сказал Викол.

– Мы тоже видели, – возразила я.

– Мы – другое, мы с ним наравне, всегда были и остались. А те были своего рода подданными. Так что… участь их была предрешена, когда он проиграл битву. Они сбежали, опасаясь, что он убьёт их, вероятно, в надежде, что он погибнет в той битве, но просчитались. Вот и поплатились.

Я ничего не сказала тогда, не хотелось снова говорить о Мире. Мне не хотелось и встречаться с ним снова, но назрела необходимость. Мы с Виком нашли предвечного. То есть, не то, чтобы нашли, никто не искал, разумеется, но мы встретили его здесь, в этом городе, более чем по полгода засыпанном снегом, но удивительном во всех отношениях. Уже то, что он звался Новым городом и управлялся голосом жителей, или Вече, уже было необычно, потому что даже в Греции некогда всё было не совсем так. И в Греции весь год тепло и солнечно, как в раю, люди поэтому терпимее и добрее, как мне казалось, а Викол с этим всегда спорил, говоря, что суровый климат закаляет не столько тело, сколько дух, и делает людей борцами, потому что даже каждая лепёшка хлеба здесь стоит куда больше, чем в краях с благодатным климатом, к терпимости и доброте тепло солнца и моря не имеют отношения. Я много размышляла над его словами, но думала, что вскоре нам всё равно придётся убираться отсюда, мы живём здесь уже двадцать два года.

Так вот, здесь нам попался на глаза юноша, он был сиротой, всего лишь одним из учеников конюха, но однажды Викол приметил, как этот мальчик, а звали его Василько, справился с взбесившимся вдруг жеребцом. Молодой жеребец, недавно доставленный в княжие конюшни, и не объезженный как следует, сбросил конюшего, стал отбрыкиваться и кидаться во все стоны, грозя потоптать всех, кто был в это время на дворе. А Василько спокойно вышел ему навстречу, ещё щуплый, и длинноногий голенастый мальчик, лет семнадцати, едва ли более, протянул руку и взял за болтающуюся уздечку. Конь взвился было на дыбы, но тут же будто передумал и снова опустился на все четыре копыта, внимательно глядя в лицо Васильку, словно между ними шёл немой разговор. Жеребец смотрел вначале изумлённо, но потом словно кивнул головой и опустил её, полностью успокаиваясь и затихая, а потом спокойно пошёл за Васильком обратно в конюшню.

– Ишь ты, Васька! Как ты его?! – начали расспрашивать со всех сторон, подходя к нему, когда он вышел из конюшни снова.