Татьяна Иванько - Байкал. Книга 6

– Ещё вздумаешь ложиться отдельно, всё время по полу катать стану.

– Почему… почему ты… такой?..

– Какой?! Ну?! Какой? – белея, рыкнул он.

Я не нашлась, что ответить, я не хотела даже плакать при нём, мне казалось, это разозлит его ещё больше.

Но среди этого ледяного океана иногда случались всплески неожиданной даже по прежним меркам необыкновенной нежности, когда он покрывал моё тело поцелуями, не пропуская ни маленького участка, касался невесомо, так легко и тепло, что одно такое прикосновение способно было и отправляло меня на небеса. И шептал при этом самые ласковые, самые чудесные слова, самые горячие признания в любви, глядя в лицо незабудковыми глазами. Таким любящим, кажется, он не бывал и раньше… Если бы не это, не эти просветления, то частые, то редкие, я, наверное, давно впала бы в отчаяние и сделала бы что-то с собой или с нами. Но они светили и грели меня, как солнце суровой зимой, обещая возвращение весны. Но пока бушевала длинная-длинная зима в сердце моего Огня…

Один раз, после того как он несколько недель ни разу не обнял меня, и даже почти не говорил со мной, я, промучившись без сна возле него большую часть ночи, поднялась и ушла в пристройку, что пустовала после отъезда наших друзей и даже успела за это время пропахнуть одиночеством, хотя я стирала здесь пыль, убиралась, мыла полы и проветривала каждую неделю. Я легла на заправленную непонятно для кого кровать, и, не удержавшись, заплакала.

Надо сказать, совпало это или послужило причиной, но накануне к нам приплывал Орсег. Как и было уговорено, он бывал у нас, как и у всех прочих предвечных по три раза в году, как и Вералга и Басыр, и мои птички облетали всех, так все мы продолжали держать связь, и, хотя сам Арий это придумал когда-то, теперь тяготился этими посещениями. Но терпел из года в год.

Орсег сообщил, что очередная дочь Мировасора и Арит вышла замуж за одного из вождей краснокожего племени, которому сам Мировасор стал Богом, а Агори строил новый город изумительной красоты. И что Эрик с Басыр собираются женить очередного сына, странно, что у них не родилось ни одной дочери и вообще, детей за столько лет было на удивление мало. И у Вералги с Виколом скоро родится ребёнок, но в их Британии снова разразилась какая-то местная война и они, опасаясь за себя и будущего ребёнка, намерены переехать.

– И куда? – спросил Арик.

– Да по соседству, через пролив на северный тоже полуостров, там людей намного меньше, но и зимы суровее, – сказал Орсег, с аппетитом уплетая мясо горного козлёнка, что я запекла в глине с травами и специями специально по случаю его появления.

– Родину свою ищут, – усмехнулся Арий.

– Может и так, но не верится мне, что ни он, ни она не помнят, откуда они родом, – сказал Орсег.

– А если младенцами их увезли оттуда? – сказала я.

Орсег с солнечными зайчиками в зелёных глазах повернулся ко мне, улыбаясь белоснежными на смуглом лице зубами.

– Ну если только… а я как-то не подумал о том. Могли и, правда, увезти, пока они не научились ещё и названий запоминать… – сказал он.

А потом добавил, уже снова поворачиваясь к столу и больше обращаясь к Огню:

– А вы, я смотрю, какую-то штуку опять мудрёную придумали. Неугомонные изыскатели.

– Это Огнь, – с гордостью сказала я.

Ещё не собранный, не готовый, был разложен по всем двору тот самый двигатель.

– Что ж это будет? – спросил Орсег.

– Не решил пока. Ничего ещё не получилось, – уклоняясь, ответил Огнь.

– Ты бы, Аяя, лучше бы пару-тройку десятков ребятишек ему родила, а то что-то мрачен не в меру наш учёный муж, – засмеялся Орсег.

– И родила бы, да Бог не даёт… осердились Боги на меня за то, что часто нахалку Богиней кликали, вот и наказали, – сказала я, чувствуя, как краснею, и как близко слёзы при этом.

Я встала из-за стола, пряча лицо. А Орсег с улыбкой в голосе сказал мягко:

– Ну ничего, значит не срок, всему своё время. Шибко не грустите по энтому поводу. Дети – это счастье, конечно, но не для нас, не для предвечных…

Последние слова он произнёс с лёгкой грустинкой.

И вот сейчас, уже ночью, без сна и без покоя, я вспоминала даже не Орсега и не этот разговор, а то, что он говорил легко, не так, как всё время ныне разговаривал Огнь, принуждённо и, не глядя, холодными и отрывистыми фразами. Притом, что Орсег и не думал сей день оказывать мне какое-то особенное внимание, просто был таким, какими бывают обычно люди в гостях, а мне его глаза, речи, лицо, даже голос показались благостной песней. Будто я давно не слышала человеческой речи, словно я в плену, словно я провинилась, словно меня наказывают каждый день, а я всё не пойму, не осознаю своей вины.