Дмитрий Сафонов - Библиотека

Подъемом ноги он почувствовал, что попал во что-то упругое. Не слишком-то мягкое; скорее наоборот, незнакомец был похож на Терминатора – подобие живой плоти на стальном скелете. В ушибленной ноге вспыхнула боль, и Пинт подумал, что, ударь он чуть посильнее, мог бы и сломать лодыжку.

И, однако – это было слишком хорошо, чтобы походить на правду, но все же – Оскар заставил нападавшего на мгновение покачнуться.

Этого мгновения ему хватило, чтобы, сведя лопатки, подбросить тело почти на полметра от пола. Он резко согнул ноги и уперся босыми ступнями в прохладные половицы.

Тьма ("Тьма? Да это просто черная тряпка!") над его головой снова сгустилась, и Пинт почувствовал дуновение воздуха, подгоняемого широкой полой балахона. Он резко увернулся (хотя боксировать Оскар прекратил сразу же, как закончил университет, и больше зал не посещал, но наработанные навыки сейчас ему очень пригодились) и поднырнул под руку атакующего, одновременно толкая его в грудь.

Бороться Пинт не умел. Борьба для боксера – занятие ненужное и унылое. Поэтому он, собрав все силы, толкнул противника и моментально отскочил назад, почувствовав, как пол снова загудел – видимо, незнакомцу удалось вытащить нож. Огромный ятаган, которым янычары так ловко срезают головы своих врагов.

Пинт отступал. В поясницу ему уперлась столешница. И опять – в который раз за последнюю минуту! – послышался свист.

Клинок, по его ощущениям, был длиной не менее, чем в локоть.

Пинт скрутил тело в крутую дугу и, отступая назад по еще более крутой дуге, ухватился обеими руками за край столешницы. Мгновение – и он стал раскручивать тело в обратную сторону, разгоняя хлипкий колченогий стол, как катапульта – снаряд.

Раздался глухой удар, и за ним – треск. Дерево, не выдержав, затрещало и переломилось. Только сейчас Оскар впервые услышал сдавленный стон нападавшего. Это вселило в него дополнительные силы; ведь, если этот человек – а может, и не человек вовсе? – чувствовал боль, то его можно победить. Победить, то есть… Убить. Даже сейчас, когда на размышления не оставалось ни секунды, Оскар это четко понимал. Другого выхода у него не было.

Стол не отскочил. Наоборот, встретившись с невидимым препятствием, он резко замедлился, но все же двинулся вперед – противник дрогнул и покачнулся.

Пинт уперся в стол животом и навалился изо всех сил. Стол продвинулся еще чуть-чуть вперед. Тогда Пинт схватил столешницу и резко перевернул ее, как в каком-нибудь фильме, где герой в припадке ярости крушит все, что попадется под руку.

Стол перевернулся и стал падать плашмя, погребая под собой невидимку в черном балахоне. Теперь уже Оскар давил всей грудью, и в следующий момент вся эта конструкция из тела нападавшего, тела Пинта и спасительной деревянной прослойки между ними, служившей щитом, полетела вниз.

Упав, Оскар первым делом попытался нащупать лицо противника, но пальцы натыкались только на складки материи. Наконец он ощутил что-то острое и едва успел отдернуть руку – невидимые зубы звучно щелкнули, и, не будь Оскар таким проворным, он лишился бы по меньшей мере двух пальцев. А то и трех.

Он снова вытянул руку, выставив большой палец. На этот раз палец уперся во что-то круглое и гладкое; эта округлость и гладкость ощущалась даже сквозь слой ткани. Оскар надавил изо всех сил, чувствуя, как это что-то, напоминавшее металлический шарик от комнатного бильярда, подалось и вдруг прыгнуло в сторону. Глаз!

Вопреки растиражированным во множестве боевиков представлениям, его оказалось невозможно РАЗДАВИТЬ, но вот ВЫДАВИТЬ из глазницы оказалось сравнительно просто.

Пинт услышал глухой, с трудом сдерживаемый вопль, вырвавшийся из груди нападавшего. Казалось, он был одержим идеей не просто убить Пинта, но сделать это как можно тише.

Пинт вытащил палец из влажной впадины и, сжав кулак, ударил.

Его тренер по боксу так и учил. "Удар должен быть коротким. Широкий замах – гибель для боксера".

Пинта и еще нескольких наиболее перспективных ребят университетский тренер тренировал с особой жестокостью. Он вешал на стену пачку из 365-ти газет и заставлял колотить по ней голыми кулаками. Первый день – один раз правой и левой, после чего отрывал одну газету. Второй – по два раза, и отрывал другую. Третий день – по три, и так далее. В конце концов, наступал такой момент, когда его воспитанники триста шестьдесят пять раз лупили кулаками по голой стене – так, что штукатурка расходилась трещинами и осыпалась, обнажая рыжие кирпичи. Тогда они били по кирпичам, но кости пясти, как ни странно, оставались целыми.