Мирей Кальмель - Проклятая комната

Франсуа скривил рот в горькой усмешке. Не привык он к подобному жеманству жены, и, вот странно, почувствовал укол ревности. Видя, как она опустила голову, пытаясь скрыть заалевшие щеки, он искоса взглянул на Гука, который с безразличным видом вытирал меч, собираясь вложить его в ножны. Поведение прево успокоило Франсуа. Так что он отнес внезапный интерес жены на свой собственный счет и настроение его переменилось.

— Хорошо, дама! Раз уж вам так не хватает моего общества, можете меня сопровождать. Гук, вели седлать двух лошадей, — бросил он через плечо. — Сегодня моя супруга нуждается в сильных эмоциях!

Антуанетта приблизилась к мужу и, играя замешательство, робко предложила:

— Вы не так поняли меня, мессир. Скачка за вами сквозь заросли по следу косули взволнует дитя, которое я ношу под сердцем. А я, как вам известно, очень берегу его. Лучше будет, если вы соблаговолите немного пройтись со мной, мне хотелось бы побеседовать с вами об интересующем вас деле. И тогда, если вам это понравится, мы с пользой проведем этот прекрасный день.

Невольно соблазнившись приветливым тоном супруги, Франсуа пошел за ней, думая в то же время о переменчивости отношения женщин, когда другая занимает их место на супружеском ложе.

Гук де ла Фэ молча смотрел на удаляющуюся пару, вопреки своей воли задерживая взгляд на покачивающихся бедрах Антуанетты. Он отвел возбужденные глаза, огляделся, ища другое занятие, мельком взглянул на окно второго этажа башни, из которого на него с любопытством смотрела Альбери. Настроение вдруг испортилось и он ограничился слабой улыбкой. Лицо тотчас исчезло, и Гук подумал, что оно почудилось ему. Но прево тут же воспрянул духом. Ведь все, что он делал, он делал ради нее. И только для нее. А остальное — пустяки.

Стуча каблуками по вымощенной плоскими камнями дорожке, прево направился к сводчатой двери, из-за которой доносился смех его солдат. Если все пройдет, как было задумано, самое большее через час они будут скакать к Воллору.

Лоралина приподнялась на своих белых дрожащих ручках. Она чувствовала себя такой одинокой, так зловеще, мрачно, угрожающе было все вокруг с тех пор, как она лишилась матери, изменилась даже пещера, бывшая когда-то такой уютной, приветливой, гостеприимной.

Она засучила рукава тонкой рубашки, поверх которой была надета накидка из волчьей шкуры. Ее приятная тяжесть, запах и тепло действовали успокаивающе. Лоралина плеснула в миску из обожженной глины немного воды, размешала в ней сушеные корешки, ягоды и ячмень. Получилась каша, которой она питалась с самого рождения. Правда, пищей ей служили еще и молоко, мелкая дичь и фрукты. А сейчас нужно было продолжать. Но что продолжать? Тетка ее, Альбери, постоянно повторяла, что она обязана чтить память матери. Что она должна отомстить за своих гонимых родных, чтобы вернуться к нормальной, пристойной жизни. Но Лоралина не представляла себе такую жизнь — нормальную и пристойную.

Вся ее жизнь прошла у этих горных родников, среди волков, и до сих пор она не знала, что такое одиночество и тоска. Теперь же все давило на нее. Не радовала даже погода. Сидя на небольшом валуне возле журчащего ручейка и помешивая кашу, она принялась вслух оживлять прекрасные образы, о которых рассказывала ей мать: широкие и мозолистые ладони дедушки, срезавшего созревшие колосья, его обветренное, смеющееся лицо; праздники урожая, когда все на ферме натирались дикой мятой и наряжались по-праздничному, а потом отплясывали фарандолу под протяжные звуки волынок и подбадривающие восклицания старушек; Изабо, кружащаяся в танце со своим отцом, голубые глаза Альбери, с восторгом глядевшие на все и на всех; бабушка Тюрлетюш, раздвигавшая тонкие губы в беззубой улыбке и в такт хлопавшая в ладоши, и шутки Бенуа, над которыми так смеялась мама… Шутки Бенуа. Нежность Бенуа. Любовь Бенуа.

Когда однажды восьмилетняя Лоралина наивно спросила, кто такой Бенуа, Изабо долго смотрела на нее, затем, отодвинувшись, холодно бросила:

— Он мог бы быть твоим отцом!

В дальнейшем Лоралина не осмеливалась спросить, кто был ее отцом, раз это не был Бенуа, потому что в тот раз ее очень напугали глаза матери. А впрочем, если рядом всегда была мать, к чему тогда отец? Ей и в голову не приходил вопрос: откуда берутся дети?

И все же раза три она видела, как, подобно волчицам, рожала мать. Из нее выходили странные гномики, которых Изабо помещала в стеклянные сосуды, наполненные пахучей жидкостью. У Изабо было много таких сосудов, в них плавали члены тел и органы животных и людей. Лоралина не знала, где она их доставала. Знала лишь, что вместе с книгами, приносимыми Альбери, они служили для каких-то целей. Долгие годы мать не посвящала ее в свои работы, но прошлым летом она вдруг все ей рассказала. Лоралина неожиданно почувствовала, что в нее вошла какая-то неведомая сила. Она перестала быть ребенком. Ей исполнилось пятнадцать лет и она стала достойной носительницей родственной крови.