Мирей Кальмель - Проклятая комната

Пятнадцать лет она смотрела, как подрастает дитя дьявола — девочка, бывшая зеркальным отражением ее молодости и звавшая ее мамой. А теперь Изабо решила исчезнуть, оставить ее вместо себя наедине со своей ненавистью, искупить собственное прошлое. На миг сердце ее сжалось при воспоминании об обезумевшей от горя Лоралине, обхватившей руками ее мнимую могилу.

Но Изабо тотчас взяла себя в руки. Опустив на глаза капюшон, она надавила на выступающий из стены камень. В стене открылся проход, освещенный колеблющимся пламенем факелов. Она решительно углубилась в подземный лабиринт, который соединял аббатство Мутье с Монгерлем, Монгерль — с Воллором, а Воллор — с Тьером.

Когда занимался день 11 октября 1515 года, Изабо уже скакала к Парижу на серой кобыле. Она сердцем чувствовала, что наконец-то избавилась от своего палача.

Напевая под нос, Антуанетта позволила горничной одеть себя. Накануне заметно потеплело, да и Гук после их беглого объятия стал более предупредительным, внимательным к ней и даже уговорил ее воспользоваться восстановительными работами для обновления старого замка Воллор, чтобы создать больший комфорт ребенку, когда тот появится на свет. Когда же она выразила беспокойство по поводу сроков, Гук с оптимизмом ответил, что осуществление этого проекта будет способствовать ускорению восстановления деревень. «Ко всему прочему, — добавил он, — расширение Воллора вынудит Франсуа запастись терпением. Наши люди смогут завершить срочные работы, Франсуа даже не будет подозревать об этом, а вы спокойно разрешитесь от бремени в замке Монгерль».

Антуанетта чувствовала, как сердце ее наполняется радостью. Раз уж Гук так желал быть поближе к ней, значит, он тоже любит ее. К тому же его забота о Воллоре и благосостоянии вилланов заставляла и ее предпринимать какие-то шаги. Франсуа только и мечтал, как бы побыстрее вернуться в свою башню, и, дабы умерить нетерпение, поглощал огромное количество книг по астрономии, алхимии и астрологии, приобретенные им в последнее посещение Парижа и перевезенные в Монгерль. Если в первые месяцы совместной жизни Антуанетту беспокоили бледность его лица и синие круги под глазами — следы бесконечных часов сидения над книгами, — то сейчас она относилась к этому с полнейшим безразличием. До того ужасного урагана она настойчиво просила Франсуа уделять побольше времени занятиям на свежем воздухе, к которым он привык с детства.

Однако теперь и речи не могло быть о том, чтобы заставить его принять участие в охоте на косуль или кабанов в здешних лесах, и Гуку потребовалось все красноречие, чтобы уговорить Франсуа заняться физическими упражнениями, дабы тело сеньора от неподвижного образа жизни не утратило навыка владения мечом или арбалетом. В результате Франсуа несколько оживился, стал больше есть, у него появилась здоровая усталость от тренировочных поединков. Антуанетта была уверена, что усердие Гука является эхом ее собственных желаний, что заботило его не столько здоровье господина, сколько отношение к ней. Гук оберегал ее. Гук ее любил. Стало быть, настало время удалить своего унылого супруга, отдать ему то, что было ему милее всего.

Вот почему в этот день, 12 октября 1515 года, Антуанетта де Шазерон была такой веселой. Посмотревшись в зеркало, она осталась довольна. Ее сияющее личико прекрасно подходило для роли, которую ей предстояло сыграть. Она отпустила горничную и бабочкой вспорхнула по лестнице к подножью западной башни, где Франсуа де Шазерон по утрам занимался военными упражнениями.

Не показываясь, чтобы получить больше удовольствия от зрелища, она долго любовалась фехтующими мужчинами, затем неслышно приблизилась к арене, над которой вилось облачко пыли. Гука не так-то легко было одолеть. Он ловко отбивал атаки Франсуа, бывшего на семь лет моложе и слывшего искусным фехтовальщиком.

«Как же он хорош», — подумала она, невольно зааплодировав удачному выпаду Гука, когда его меч скользнул по кольчуге противника.

При звуке хлопающих ладошек Франсуа обернулся и мрачно посмотрел на свидетельницу своего промаха.

— Можно узнать, чем обязан вашему присутствию, дама? — довольно нелюбезно спросил он. Гук тем временем утирал ладонью пот со лба.

Антуанетта нехотя отвела взгляд от прево и, натянуто улыбаясь супругу, проговорила, стараясь окрасить искренностью свои слова:

— Развлечения так редки здесь, а поединок ваш такой занятный! Простите меня, муж мой!