Питер Страуб - История с привидениями [litres]

Выйдя из супермаркета, он взглянул на небо – ему показалось странной его серо-голубая зернистость. Такое же небо, подумал он, висит и над флоридскими островами и топями, что простираются дальше на юге; оно хранит жару, удваивая и учетверяя ее, взывает к фантастическому росту семена и растения и заставляет их тянуться к себе ростками… такое же небо, наверное, всегда будет над Альмой Мобли… Он сунул пакет в корзину для мусора.

Он узнал знакомую жуткую гамму ощущений и вышел на самое пекло почти против своей воли: он шел, сознательно обходя тени. За два года до того, как события сплелись в зловещий клубок, он был беззаботен и полон оптимизма – до того случая с Альмой Мобли, до смерти брата. В каком-то смысле, косвенно или нет, она убила Дэвида Вандерлея: ему же просто повезло избежать того, что заставило Дэвида выброситься из окна отеля в Амстердаме. И только книга вернула его к жизни, книга об этом , ужасающе сложная путаница в его отношениях с Альмой и Дэвидом, книга о привидениях. Так он думал.

Панама-Сити? Флорида? Что он здесь делал в компании странной апатичной девочки, похищенной им? Кто или что влекло его на юг?

Он всегда был чудаковатым, беспокойным – в противоположность сильному Дэвиду. В экономике их семьи его нищета уравновешивала успех Дэвида; его честолюбие и амбиции («Ты и в самом деле считаешь, что сможешь зарабатывать себе на жизнь писательством?» – говорил ему отец) в противовес здравому смыслу и трудолюбию Дэвида, его устойчивому успеху и прогрессу в правовом колледже и его адвокатской фирме. А когда Дэвид неожиданно окунулся в повседневность, это убило его. Вот это и было самым ужасным в его жизни. До прошлой зимы. До Милбурна.

Задыхаясь от жары, он развернулся и побрел назад, к перекрестку дорожек у подножия холма, – и почти сразу увидел надгробие могилы брата: маленькое, из красного мрамора, с эпитафией: «Дэвид Вэбстер Вандерлей, 1939–1975». Он побежал. Да, он видел могилу Дэвида, только Дэвида в ней не было – брата кремировали в Голландии, а урну с пеплом прислали матери. Надгробие Дэвида – да, с именем Дэвида – да. Но то, что заставило его почти сломя голову бежать отсюда, с холма, – ощущение, что это его собственная могила; что, если упасть на колени и раскопать ее, в гробу окажется его собственное разложившееся тело.

Он направился в единственное здесь дарящее прохладу место – вестибюль отеля. Надо бы сесть, успокоиться. Под безучастными взглядами портье и девушки с журнальной обложки он рухнул на диван. Его лицо блестело от пота. Чехол неприятно колол спину; он выпрямился и посмотрел на часы. Надо взять себя в руки – как будто он просто ждет здесь кого-то; надо унять дрожь. Повсюду в вестибюле торчали пальмы в кадках. Под потолком крутился вентилятор. Худой старик в фиолетовой униформе стоял у открытого лифта и смотрел на него: поймав взгляд старика, он отвел глаза в сторону.

Обретя наконец способность воспринимать окружающие звуки, он вдруг осознал, что с того момента, как увидел надгробие, ничего не слышал. Биение сердца заглушало все. Теперь же слух отмечал жужжание пылесоса на не видимой отсюда лестнице, приглушенные звонки телефона, мягкое шипение закрывшихся дверей лифта. В фойе кое-где сидели люди, разговаривали. Он почувствовал, что может вернуться на улицу.

– Я хочу есть, – объявила она.

– Я купил тебе новую одежду.

– Не хочу новую одежду, хочу есть.

Он пересек комнату и сел на пустой стул.

– Я думал, тебе надоело носить все время одно и то же.

– Мне все равно, что я ношу.

– Ясно, – он бросил пакет на кровать перед ней. – Я думал, это тебе понравится.

Она не ответила.

– Я накормлю тебя, если ответишь мне на кое-какие вопросы.

Она отвернулась от него и начала собирать в кулачки простыни, сминая, а затем разглаживая их.

– Как тебя зовут?

– Я говорила тебе. Анджи.

– Анджи Маул?

– Нет. Анджи Митчелл.

Пусть так.

– А почему твои родители не заявили в полицию о твоей пропаже? Почему нас до сих пор не нашли?

– У меня нет родителей.

– У всех есть родители.

– У всех, кроме сирот.

– Кто заботится о тебе?

– Ты.

– А до меня?

– Замолчи! Замолчи! – Лоснящееся лицо ее сделалось надутым и замкнутым.

– Ты и вправду сирота?

– Замолчи, замолчи, замолчи!

Пытаясь успокоить девочку, он достал из пакета с продуктами банку консервированной ветчины.

– Ну ладно, давай-ка лучше перекусим.

– Давай. – Она будто и не вопила только что. – И еще хочу арахисового масла.