Елена Леонова - Золотой лабиринт

Филипп зашел в редакцию, где уже кипела работа.

Андрей, коллега Филиппа, уже сидел на рабочем месте и что-то писал. Худощавый и сутулый Андрей Грецкий был моложе Филиппа и обладал неуемной энергией. В его голове роились тысячи мыслей и проектов, но Андрею мало что удавалось реализовать, так как, хватаясь за все сразу, он зачастую забывал о важных мелочах, что лишало его работу целостности.

– Привет.

– Ага, здоров, – буркнул Андрей, даже не поднимая на коллегу глаз.

– Как дела? Все нормально?

– Да, да, вот сижу, работаю, прям с самого утра. Муза, так сказать, меня посетила.

– Понятно, рад за тебя, – Филипп сел на свое место.

Он достал из кармана печать и вновь начал ее рассматривать.

Через открытое окно редакции, в помещение, осторожно задувал свежий ветерок, а с улицы доносились звуки проезжающих автомобилей. Город находился в приятном летнем томлении.

– Кстати, Сима просил тебя зайти, как появишься, – сказал Андрей.

– Спасибо, пойду зайду, – Филипп встал и направился к двери.

Филипп вышел в коридор, где кипела жизнь редакции. Пройдя через большой зал, Филипп постучал в дверь кабинета Серафима Марковича, главного редактора журнала, которого коллеги между собой ласково называли «Сима».

– Да! – послышался громкий голос.

Филипп приоткрыл дверь.

– Звали?

– Да, да, заходи! – заместитель главного редактора сидел за столом, смотря в монитор компьютера. Он махнул рукой, приглашая Филиппа зайти.

Серафим Маркович Дятловский был мужчиной средних лет, полного телосложения, с лысеющей шевелюрой и маленькими, но внимательными глазами.

– Итак, – спустя несколько минут сказал Серафим Маркович, переводя взгляд на журналиста.

– Вы, видимо, вызывали меня по поводу статьи? – Филипп закинул ногу на ногу, готовясь к длинному разговору.

– И по этому поводу тоже, – Дятловский поерзал в кресле, – Смирнов, я прочитал твою книгу.

Филипп замер и внимательно посмотрел на шефа.

– Да, я ее, наконец-то прочитал. Мда, – Дятловский причмокнул и подвигал бровями, – Ты знаешь мое отношение к тебе, Смирнов. А уж тем более мое отношение к твоему дяде.

– Ой, ну причем здесь мой дядя! – Филипп недовольно отвел взгляд.

– Ну, как не крути, он святило мировой науки, и, уж извини, все знают, что ты его племянник. Вот помню, как…

– Серафим Маркович, давайте о моей книге, а не о моем дяде.

– Да, да. Так вот. Прочитав твою книгу, хочу тебе сказать. Издавать ее я бы не стал.

Филипп кивнул. Другого ответа он и не ожидал.

– Ну, ты подожди расстраиваться. Пишешь ты замечательно. Слог у тебя правильный, обороты красивые, тут все хорошо. Я бы даже корректорам не стал отдавать. Но, вот сюжет, милый мой, как-то не впечатляет, не захватывает, не цепляет, как многие выражаются. Скучновато. Слишком много исторических справок и мало действия.

– Но, книги бывают разные.

– Верно. Но, твою книгу не интересно читать. Прости уж за откровенность.

– Ничего. Я понимаю.

– Не отчаивайся, и не бросай писать. Попробуй поменять что-нибудь.

– Хорошо.

– Так. А теперь по проекту. Что там у тебя нового?

– Ну, конкретного пока не могу ничего предъявить.

– Хорошо. Ты меня не подводил никогда. Но, до конца месяца, будь добр, материал сдай.

– Хорошо, Серафим Маркович. Сделаю.

– Вот и ладно. Ступай, давай, работай.

Выйдя из кабинета начальника, Филипп почувствовал разочарование. Серафим Маркович был талантлив. Чувствуя литературу тонко и относясь к книгам с большим трепетом, он помогал начинающим писателям, давал шанс молодым журналистам проявить себя в редакции и всегда был готов поддержать советом. Узнав, что Филипп пишет книгу, он с большим удовольствием вызвался помочь в ее издании, а теперь Филипп чувствовал, что его шансы на издание становятся все более призрачными.

Филипп вернулся в кабинет, где Грецкий напряженно и рьяно стучал пальцами по клавиатуре, набирая текст.

– Слушай, – Андрей неожиданно отвлекся от работы, – Помнишь у тебя был большой такой словарь арабского языка?

– Да.

– Можешь одолжить? Мне для перевода статьи нужно.

– Конечно.

Филипп подошел к своему рабочему столу, ища взглядом словарь.

– А, черт, я вспомнил, – сказал Филипп, – Я же его вернул Николаеву, это был его словарь…

Внезапная мысль пронзила Филиппа.

Профессор Николай Федорович Николаев….Николай….Коля….

Когда кто-то в спешке или в стрессе пишет записку, он не будет называть себя по отчеству, или полным именем, он назовётся привычным именем, которым его называют друзья и родственники – Коля!