Мелани Голдинг - Милые детки [litres]

Из уст Лорен вырвался крик. Он шел откуда-то из глубины, из самого ядра ее сущности, где таились все ее желания, вся сила. В этом звуке воплотились чаяния самых сокровенных уголков ее души, ее страх, и материнский инстинкт, желание защитить своих детей, и безграничная любовь к ним. Она закричала прямо в перекошенное лицо оборванки инстинктивно, не думая, почти по-звериному, и тем не менее крик этот принял форму человеческой речи, сложился в короткое слово: нет!

Этот крик освободил ее руку из тисков цепких лап, она бросилась к кроватке, в которой лежали ее дети, схватила обоих и опрометью ринулась в ванную. Дверь она захлопнула за собой и резко дернула ручку, запираясь изнутри.

15 июля

Полицейский участок

7:15

Джо Харпер оставила свой белый «фиат-пунто» на подземной парковке. Других машин почти не было: тут и там припаркованы несколько гражданских, у дальней стены замерли, выстроившись в ряд, патрульные. Прохладный утренний воздух спустился на парковку следом за «фиатом», облизнул голые коленки и локти Харпер, и она, поплотнее обхватив себя руками, поспешила к дверям. Ранним утром ее выбор одежды мог показаться несколько опрометчивым, но она знала, что к полудню, мотаясь по вызовам под палящим солнцем, не раз скажет себе спасибо за хлопковую юбку до колен и рубашку с коротким рукавом.

Зайдя в лифт, она ввела четырехзначный код безопасности. Система, как обычно, среагировала не сразу, пришлось подождать. В воздухе стоял запах ее солнцезащитного крема и маслянистая гаражная вонь парковки. Наконец раздался длинный сигнал, двери лифта захлопнулись, и уже в следующую секунду она шагнула в участок.

Дежурный сержант за стойкой поднял глаза:

– Доброе утро, Харпер. Я смотрю, опять заявилась спозаранку.

– Не «заявилась спозаранку», – ответила Джо, едва заметно улыбнувшись, – а проявила усердие и профессионализм, Грегсон. И ты как-нибудь попробуй.

– Ха-ха. Я ведь тоже уже на месте, нет?

– Ну а как иначе? Что бы мы без тебя делали? Пришлось бы как минимум поставить автоматическую дверь.

Филу Грегсону было около пятидесяти, но годы его не пощадили. Или, может, это он сам себя не щадил. В любом случае он был старше Харпер всего лет на десять или двенадцать, но внешне легко мог сойти за ее отца.

– А это еще что такое, прости господи? – Он перегнулся через стойку и указал на обувку Харпер.

Она пошевелила пальцами ног.

– Кроссовки.

– Какие ж это кроссовки? Это перчатки. Резиновые перчатки для ног. Ничего чуднее в жизни не видел.

– Они классные. В них удобнее бегать, нога двигается свободно, видишь? – Она снова пошевелила пальцами.

– Фу, прекрати. Если Трапп это увидит – надает по шее.

Харпер поджала губы. Она понимала, что кроссовки с пальцами немного не вписываются в полицейский дресс-код, и захватила с собой еще одну пару обуви, чтобы переобуться перед тем, как придет начальник. Но пока была возможность, ей хотелось походить «босиком». Считалось, что это улучшает технику бега: через пару недель она собиралась участвовать в соревнованиях по триатлону – половинная дистанция «Железного человека», семьдесят миль.

– В них, между прочим, и плавать можно.

– Подумать только, как интересно, – сказал Грег-сон и нарочито зевнул.

Время, проведенное на открытом воздухе, без сомнения, добавило лицу Джо Харпер морщин, но тело ее оставалось стройным и сильным, в отличие от Грегсона, который, казалось, постепенно прирастал к своему креслу на колесиках. Генетика, конечно, тоже сыграла свою роль: от матери Харпер унаследовала красивые высокие скулы, от отца – волосы, которые отказывались седеть. В те времена, когда она еще думала, что ей нравятся только мужчины, вполне могла переспать и с кем-нибудь постарше и поседее Грегсона, но сам Грегсон вызывал в ней лишь приступы дочерней нежности: хотелось его подстричь, накормить салатом и напоить мятным чаем, взять с собой на прогулку, а после убедиться, что он вовремя лег спать. Узнай он обо всем этом, наверняка бы страшно обиделся. Бедный старый Грегсон с его медленно расползающейся талией, которую сдерживал лишь широкий полицейский ремень, с его лысиной, на которую он стыдливо зачесывал волосы, специально для этой цели отпущенные до мочек ушей. Рубашки бы ему носить на размер побольше. Может, даже на два.

Харпер налила себе мерзкого кофе в кружку с дурацкой шуточкой про собак, дно которой, разумеется, тут же пристало к липкой столешнице. Кухонька была одна на весь участок, и кроме Харпер ею пользовались еще сто с лишним полицейских, ни один из которых, похоже, не догадывался, зачем существуют кухонные тряпки. Кружка резко дернулась, отлепившись от стола, и кофе плеснул через край, ошпарив Харпер руку. Она чертыхалась вслух всю дорогу до рабочего стола, но ее никто не слышал – в такую рань в участке еще было пусто, стояла тишина, которая ей так нравилась. Она отхлебнула кофе и скривилась – слишком горячо, затем включила компьютер и принялась, как обычно, просматривать ночные происшествия. Строго говоря, в ее обязанности это не входило, зато вошло в привычку – вроде как способ поотлынивать от обычной работы, но не просто так, а с пользой: иногда ей попадалось что-нибудь эдакое, интересный случай, вносивший разнообразие в поток рутины, которую спихивало на нее руководство.