Мелани Кантор - Смерть и прочие хэппи-энды [litres]

Melanie Cantor

DEATH AND OTHER HAPPY ENDINGS

© Melanie Cantor, 2019

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020

В мире есть люди, с которыми случаются разные штуки. Я не из их числа. Я веду размеренную жизнь, делаю обыкновенные вещи. Не сказать, что моя жизнь скучна, но это и не жизнь, полная историй из разряда «вы-не-поверите-что-со-мной произошло!». По крайней мере, так было до сих пор. До того, как все случилось. А это реально случилось…

– Вы сейчас с кем-нибудь встречаетесь, Дженнифер?

Я виновато улыбаюсь:

– Нет, я все еще одинока. – Я ерзаю в кресле. Ненавижу подобные вопросы. – Я иногда хожу на свидания, доктор Маккензи, но я не особо в ладах со всеми этими интернетными штучками, сайтами знакомств… – Бросив взгляд на его лицо, я неловко хихикаю: – Вы ведь не это имели в виду, да?

– Не это, – отвечает он, почесывая подбородок. – Здесь сегодня вы с кем-то?

Меня это слегка сбивает с толку. На секунду кажется, будто он собирается сообщить, что у меня ЗППП, что по крайней мере объяснило бы мой страх перед общественными туалетами.

– Зачем? – спрашиваю я. – А должна бы?

– Вам не помешала бы поддержка. Я просил секретаря передать вам это.

Кажется, секретарь говорила что-то такое. Я еще подумала, что у нее не все дома.

Доктор снимает очки со стальной оправой и потирает ладонями глаза.

– Мне очень жаль, Дженнифер. У меня плохие новости. У вас редкое заболевание крови.

У доктора мрачное лицо. Я никогда прежде не видала у него такого выражения.

В моих ушах стучит. Кажется, комната вокруг начала пульсировать.

Я пытаюсь сосредоточиться на лице доктора, на том, как он щиплет свою переносицу, испещренную венами кожу. Он искоса смотрит на меня, будто проверяя мою реакцию, а потом произносит какое-то непонятное название.

Я успеваю уловить только окончание – «…озис».

– Что это значит?

Вспоминается урок биологии, длинная и сложная лекция про тромбоциты и борьбу белых кровяных телец с красными тельцами. Я никогда не была особенно сильна в этой теме, а уж тем более теперь, когда целый мир пульсирует вокруг меня.

– Звучит как-то недружелюбно, – говорю я.

– Да, – бормочет доктор, – очень недружественно и агрессивно. – Он крутит в руках бумаги, выстукивая ими по столу какой-то мотив. Потом откашливается и добавляет: – И неизлечимо.

Я не уверена, что правильно его расслышала.

– Я не совсем понимаю…

– Я тщательно изучил этот вопрос, Дженнифер. Это редкое заболевание, большинство гематологов в нашей стране не встречают его за всю свою карьеру. Боюсь, что нет такого лечения, как, скажем, химиотерапия. Это ведь требует времени. – Его челюсть дергается влево, а затем возвращается назад, словно подвешена на резинке. – А я не уверен, что оно у вас есть. – Он кашляет. – В лучшем случае три месяца.

Повисает тишина. Он реально только что это сказал?

Нет, наверно, это ошибка, недоразумение. Или какое-то мошенничество, как бывает в заведениях с сомнительной репутацией, когда тебе норовят записать в счет лишнюю бутылку вина, надеясь, что ты ничего не заметишь.

В моих ушах стоит звон. Я стараюсь игнорировать желчь, подступающую к горлу, но у меня не получается.

– Доктор Маккензи, – выдавливаю я из себя, – боюсь, меня сейчас вырвет…

Он бросает на меня панический взгляд, а потом неловким движением пожилого человека лезет под стол, задев его локтем:

– Ох!

Мне кажется, что я чувствую его боль от ушиба.

Выпрямившись, доктор протягивает серое металлическое мусорное ведро, я беру его и устремляю взор внутрь.

Он деликатно ждет.

Я всем существом сосредотачиваюсь на ведре. Среди скомканных бумажных шариков лежит выброшенная обертка от «Сникерса». Меня тошнит, а затем рвет. В голове будто стучат барабаны. Доктор Маккензи протягивает мне несколько салфеток и стакан воды, стоявший на столе.