Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

Европеец больше никогда не заговаривал об инциденте. В этом не было необходимости. В тот вечер она сделала, как он просил – распахнула разум, отправилась искать Билла Тоя и через несколько минут нашла его. Вскоре Последний Европеец сделал то же самое.

Никогда еще с тех безмятежных дней, когда он выигрывал в казино, у Марти не было столько денег, как сейчас. Две тысячи фунтов – не состояние для Уайтхеда, но Марти они вознесли на невиданные высоты. Возможно, рассказ старика о Карис был ложью. Если так, со временем он вытянет из него правду. Быстро только кошки родятся, как говаривал Фивер. Что сказал бы Фивер, увидев Марти сейчас, ступающим по ковру из бабла?

Он оставил машину возле Юстона и поймал такси до Стрэнда, чтобы обналичить чек. Затем отправился на поиски хорошего парадного костюма. Уайтхед предложил ему магазин на Риджент-стрит. Менеджеры поначалу обращались с ним довольно грубо, но, как только он помахал деньгами, сменили пластинку и стали подхалимничать. Сдерживая улыбку, Марти разыгрывал из себя привередливого покупателя; они заискивали и суетились; он им это позволял. Только после трех четвертей часа их чародейских забот он остановился на том, что ему нравилось: вариант консервативный, но безупречно стильный. Костюм и сопутствующий ему гардероб – туфли, рубашки, галстуки – откусили от налички больше, чем он ожидал, но он позволил деньгам утекать сквозь пальцы как вода. Костюм и один комплект дополнений взял с собой. Остальное отправил в Приют.

Когда он вышел, было время обеда, и он бродил вокруг, ища, что поесть. На Джерард-стрит был китайский ресторан, который они с Чармейн посещали, когда позволяли средства, – теперь он туда вернулся. Хотя фасад модернизировали, чтобы разместить большую неоновую вывеску, интерьер почти не изменился; еда была такой же хорошей, как он помнил. Он сидел в гордом одиночестве, ел и пил, изучая меню, и был счастлив играть роль богача до конца. После обеда заказал полдюжины сигар, выпил несколько рюмок бренди и дал на чай, как миллионер. Папа гордился бы мной, подумал он. Насытившись, напившись и удовлетворившись, он вышел в благоухающий полдень. Пришло время выполнить остальные инструкции Уайтхеда.

Он несколько минут бесцельно бродил по Сохо, пока не нашел букмекерскую контору. Когда он вошел в прокуренное помещение, проснулись угрызения совести, но Марти велел чувству вины, этому кайфоломщику, пойти и повеситься. Он подчинился приказу, явившись сюда.

Были скачки в Ньюмаркете, Кемптон-парке и Донкастере – каждое название вызывало горько-сладкую ассоциацию, – и он, не сдерживаясь, сделал ставки по каждому пункту. Вскоре прежний энтузиазм заглушил последнюю каплю вины. Эта игра была похожа на жизнь, но на вкус сильнее. Своими обещанными выгодами и чересчур легкими потерями она будто воплощала чувство, которое он испытывал ребенком, когда думал, каково быть взрослым. Он считал в те времена, что, когда вырастаешь и оставляешь позади скуку, вступаешь в тайный, бородатый, эректильный мир мужественности, где каждое слово будет наполнено риском и обещанием, каждый вздох – выигран перед лицом невероятных шансов.

Сперва деньги потихоньку утекали у него из рук: он не делал больших ставок, но частота проигрышей начала истощать резервы. Затем, через три четверти часа после начала сеанса, все изменилось к лучшему: лошади, которых он выбирал наугад, одна за другой приходили к финишу с невероятными результатами. В одном забеге он вернул себе то, что потерял в двух предыдущих, и даже больше. Энтузиазм сменился эйфорией. Это было то самое чувство, которое он старательно пытался описать Уайтхеду, – чувство власти над судьбой.

В конце концов победы стали ему надоедать. Положив свой выигрыш в карман и не обращая на него внимания, Марти ушел. Деньги в кармане пиджака торчали толстым клином; их подмывало потратить. Повинуясь инстинкту, он пробрался сквозь толпу на Оксфорд-стрит, выбрал дорогой магазин и купил для Чармейн шубу за девятьсот фунтов, а затем поймал такси, чтобы отвезти ее к ней. Это было медленное путешествие; офисные рабы как раз приступили к побегу – дороги забиты. Но его настрой не допускал раздражения.

Он попросил такси высадить его на углу улицы, потому что хотел пройтись пешком. Все изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз, два с половиной месяца назад. Ранняя весна сменилась ранним летом. Сейчас, почти в шесть часов вечера, дневное тепло не рассеялось; оно еще не достигло пика. И дело не только в том, подумал он, что наступило жаркое, зрелое время года; он тоже изменился.