Рене Ахдие - Падший [litres]

А потом, будто из ниоткуда, оборотень, в которого выстрелил Майкл, – девушка, на которой не так давно женился Лука, – шагнула в полоску света с выражением триумфа на лице.

– Селина! – закричал Бастьян, когда она взмахнула своим серебряным ножом и со всей силы вонзила лезвие в плечо жены Луки. Серебро утонуло в ее плоти по самую рукоятку. Девушка дико ухмыльнулась и схватила Селину за горло.

Даже не задумываясь, Майкл оттолкнул полицейского и волка на своем пути. Он положил дуло револьвера на предплечье другой руки, прицеливаясь, и выстрелил в жену Луки. В отличие от предыдущего раза он целился, чтобы убить.

Его двоюродный брат шагнул между ними.

Серебряная пуля Майкла попала Луке точно в грудь.

Вопль моей сестры разносится над воцарившимся хаосом. Эхо ее голоса поднимается к небу, горящему рассветными красками. Солнце всходит за ее спиной.

Эмили падает на колени у безжизненного тела Луки, кровь течет по ее руке из ран на шее и плече. Выглядит она точно так, как звучит ее голос. Как раненое животное. Как зверь, который ничего больше не хочет, лишь бы боль прекратилась.

Горечь ее страданий поглощает меня. Я делаю шаг к ней, но затем останавливаю себя. Мне до сих пор все это кажется сном, не верю, что снова вижу ее перед собой, живую. Неужели прошла всего ночь с тех пор, как я нашел ее записку? После стольких лет, прожитых без нее, я до сих пор не могу поверить своим глазам. Маленький мальчик в моей душе хочет броситься к ней, пожалеть, успокоить, точно как когда-то делала она, если со мной что-то приключалось.

Однако мужчина, которым я стал, считает иначе.

Я вспоминаю о последнем наказе своего дяди, о его словах, которыми он со мной поделился за миг до того, как встретил свою смерть в солнечных лучах. Фраза до сих пор крутится в моей голове, последние слова создателя своему бессмертному сыну.

«Не позволь им победить, Себастьян. Верни рогатый трон. Почини то, что сломано. Будь лучше, чем был я».

Я стою, не двигаясь, и наблюдаю, как Эмили визжит, глядя на окружающих, как слезы текут по ее щекам, как она прижимает к себе голову Луки, и его кровь пачкает ее платье, смешиваясь с кровью ее собственных ран. В какой-то момент все на палубе замирают, не считая нескольких раненых, которые не замечают ничего, кроме собственной боли.

Я понимаю горечь утраты, чувствую ее боль, которую чувствовал и сам, когда потерял родителей. Когда потерял сестру. И мне ничего так сильно сейчас не хочется, как подойти к ней и успокоить. Однако Эмили не та сестра, которую я знал. Гнев в ней обратился в ненависть. Гнев навеки изменил ее жизнь. Он сделал ее сильной. Гордой. Он сделал ее одинокой.

Она стала похожа на дядю куда больше, чем ей кажется.

Сестра ловит на себе мой взгляд. Она прижимает голову Луки к своей груди и поднимает подбородок.

– Помоги мне, – говорит она умоляюще. – Братик.

Я делаю шаг и снова замираю, не зная, как себя вести – я не доверяю своим глазам, не доверяю своим чувствам.

– Себастьян, – упрашивает она. – Пожалуйста.

Несколько членов стаи Луки выходят вперед. Прежде чем я успеваю принять решение, Одетта подходит к Эмили, протягивая к ней руки, ясно давая понять – она лишь хочет помочь. Ее лицо – бледное, а выражение – сдержанное. Рана на ее шее от клыков волка едва начала заживать.

В душе Одетты всегда столько доброты. Ее мертвое сердце откликается на чужую боль чаще, чем у других. Именно ее доброе сердце побуждает ее сражаться за тех, кого она любит, с такой силой и яростью. Она знала Эмили, когда та была еще маленькой девочкой. На ее лице отражается печаль от того, что та, о ком она однажды заботилась, страдает у нее на глазах.

Я пытаюсь сглотнуть ком в горле и приказываю себе помочь сестре вопреки всем предрассудкам. Селина делает неуверенный шаг вперед, тоже сочувственно склоняя голову. Одетта присаживается рядом с Эмили, которая выдергивает нож из своего плеча. С осторожностью и нежностью Одетта зажимает рукой рану Эмили, доставая шнурок, чтобы остановить кровь. Она не видит, что Эмили ведет кинжал к пораненному горлу Одетты. Металл сверкает в солнечном свете. Повисает странная тишина, а вслед за ней звучит торжествующий вопль.

– Одетта! – кричит Селина.

В первую, самую жуткую секунду я не понимаю, что только что произошло. Лишь вижу, как Одетта падает на одно колено, на лице у нее застыло изумление. А потом она сгибается пополам, словно сломанный инструмент, ее горло разрезано до кости, алая кровь хлещет, как водопад, окропляя согретую солнцем палубу у ее ног.